Уильям Теккерей - Из Записок Желтоплюша

М. Г."

Вот какому слогу учатся читательницы романов и начинающие писатели. Насколько лучше ничего не знать об искусстве сочинительства, а писать, как подскажет сердце. Именно так пишу я; мне ненавистны ухищрения, мне подай натуру, как она есть. Однако revnong a no mootong {"Вернемся к нашим баранам" (искаж. франц.), то есть "вернемся к делу", - французская поговорка.}, как говорят наши друзья-французы - к белому, барашку Элджернону Перси Дьюсэйсу, эсквайру; к почтенному старому барану папаше Крэбсу и к нежной овечке, мисс Матильде Гриффон.

Она уже сложила треугольником приведенную выше записку, а я приготовился сказать, как мне было велено: "Достопочтенный мистер Дьюсэйс почтительно просит хранить завтрашнюю встречу в глубокой..." Но тут входит отец хозяина, и я отступаю к дверям. Мисс кидается ему в объятия, опять льет слезы (вот уж у кого глаза были на мокром месте!), показывает письмо и восклицает: "Взгляните, милорд, как благородно пишет ко мне ваш Элджернон, наш Элджернон. После этого можно ли сомневаться в чистоте его чувств?"

Милорд берет письмо, читает, чему-то усмехается, возвращает его и говорит, к большому моему удивлению:

- Да, мисс Гриффон, он, видимо, искренен, и если вы решили вступить с ним в брак без согласия вашей мачехи, зная все последствия, - вы, разумеется, сами себе хозяйка.

- Последствия? Полноте, милорд! Немного больше денег или немного меньше - что это значит для любящих сердец?

- Сердца - это очень мило, дорогая барышня; но трехпроцентные бумаги еще лучше.

- Но ведь у нас и без леди Гриффон есть средства, не правда ли?

Милорд пожимает плечами.

- Пусть так, моя милочка. У меня нет иных причин противиться браку, когда он основан на столь бескорыстной любви.

На этом разговор окончился. Мисс вышла, закатив глаза и прижавши ручки к сердцу. Милорд зашагал по комнате, руки в брюки, сияет от радости и напевает, к великому моему удивлению:

Вот идет герой с победой,

Тили-тили дум, тили дум-дум-дум.

Поет и шагает, да все быстрей и быстрей. А я стою в изумлении - но уже начинаю понимать. Так он, выходит, не целится на мисс Гриффон! Пусть себе хозяин на ней женится! Но ведь у ней сост...?

Стою этак истуканом, руки по швам, глаза вытаращил, рот разинул и дивлюсь про себя. И только милорд допел свою песенку, а я додумал до слога "сост...", как вдруг - стоп! Расхаживая и напевая, он наскочил на меня, так что я отлетел в один угол, а он - в другой, и мы лишь с немалым трудом опять утвердились на ногах.

- Так ты, оказывается, все время здесь, каналья? - говорит милорд.

- Раз уж ваша светлость изволили меня заметить, я здесь, - говорю я. И этак на него смотрю. Он видит, что мне все понятно.

Тут он немного посвистал, как обычно, когда бывал в задумчивости (это самое он, наверное, делал бы, если б его вели на виселицу). Посвистал и говорит:

- Слушай-ка, Чарльз, надо их завтра же поженить.

- Надо ли, сэр? - говорю я. - Мне кажется...

- Постой, милейший, если они не поженятся, что ты выигрываешь?

Я задумался. Если они не поженятся, я потеряю место, потому что у хозяина едва хватит денег на уплату долгов, а какой мне интерес служить ему в тюрьме или в нужде?

- Вот видишь, - говорит милорд. - А теперь смотри. - И достает хрустящую, новенькую, белую как снег СТОФУНТОВУЮ бумажку! - Если мой сын завтра женится на мисс Гриффон, ты получишь вот это; а кроме того, пойдешь служить ко мне и будешь получать вдвое больше теперешнего.

Ну как тут устоять человеку?

- Милорд, - говорю я, прижавши руку к груди, - мне бы только залог, и я ваш навеки.

Старый лорд улыбается и треплет меня по плечу.

- Правильно, юноша, правильно. Ты далеко пойдешь. Вот тебе и залог. Вынимает бумажник, прячет стофунтовый билет и достает другой, в пятьдесят фунтов. - Это сейчас, а остальное получишь завтра.

Беру дрожащей рукой бумажку, - никогда прежде не держал в руках и пятой доли этих денег, - бросаю на нее взгляд: все правильно - пятьдесят. Банковский чек, выписанный Леонорой Эмилией Гриффон и ее рукою подписанный. Вот оно что! Думаю, что теперь и читатель догадался, в чем дело.

- Итак, помни, с нынешнего дня ты служишь мне.

- Премного благодарен вашей светлости.

- К черту, - говорит он, - делай свое дело и помалкивай.

Вот так я и перешел от достопочтенного Элджернона Дьюсэйса к его светлости лорду Крэбсу.

* * *

Вернувшись в тюрьму, куда Дьюсэйс по заслугам угодил за свое беспутство, я, по правде сказать, почувствовал к нему одно лишь презрение. Обобрал бедного Докинса обманул своего же брата шулера Блюита, а теперь хочет ради денег жениться на уродине мисс Гриффон - что же его жалеть, этакого мошенника и мерзавца? И я решил утаить от него конфинциальную беседу с его светлостью, моим новым хозяином.

Я только отдал ему записочку мисс Гриффон, которую он прочел с довольным видом. Потом, оборотясь ко мне, он спросил:

- Ты отдал письмо самой мисс Гриффон?

- Да, сэр.

- И все сказал, как я велел?

- Да, сэр.

- А лорда Крэбса при этом не было?

- Не было, сэр, клянусь честью.

- К черту твою честь! Почисть мне сюртук и шляпу да ступай за каретой, слышишь!

* * *

Я делаю, как приказано, а вернувшись, застаю хозяина уже в тюремной конторе, которая называется greffe. Чиновник достал огромную приходную книгу и разговаривал с хозяином на французском языке. Кое-кто из горемык-заключенных были тут же и с завистью на них поглядывали.

- Итак, милорд, - говорит чиновник, - ваш долг составляет девяносто восемь тысяч семьсот франков, плюс издержки заключения, плюс проценты, итого сто тысяч без тринадцати франков.

Дьюсэис торжественно достает из бумажника четыре тысячи фунтов.

- Это не французские деньги, но, надеюсь, они вам знакомы, господин greffier.

Greffier обращается к старому меняле Соломону, который, по счастью, оказался тут же - навещал своих клиентов в тюрьме.

- Les billets sont bons, - говорит тот, - je les prendrai pour cent mille douze cent francs, et j'espere, mylor, de vous revoir {Банкноты правильные; я готов дать за них сто одну тысячу двести франков и надеюсь еще свидеться с вами, милорд (франц.).}.

- Отлично; я так и знал, что правильные, - говорит greffier. - Сейчас отдам милорду сдачу и выправлю пропуск.

Так и сделали. Бедные узники прокричали "ура", двойные железные ворота раскрылись и снова захлопнулись, и мы с Дьюсэйсом вышли на свободу.

Он пробыл в тюрьме всего шесть часов - и вот опять свободен - и завтра женится на десяти тысячах годового дохода. И все-таки на нем лица не было. Он только что поставил на карту свои последние деньги и теперь, выходя из Сент-Пелажи, имел за душой каких-нибудь пятьдесят фунтов.

Ну что ж, поставил - так уж махни рукой. Он и махнул. Поехал в отель "Марабу" и снял там номера куда роскошнее прежних; а я рассказал Тунетте и всем слугам, что вот, мол, мы какие: для нас четыре тысячи фунтов все равно что тьфу! И так расхвастался, так нас обоих превознес, что хозяйка на радостях содрала вдвое дороже, чем взяла бы без моих россказней.