Мемпо Джардинелли - Жаркая луна. Десятый круг ада

Поняв, что Антонио до сих пор жив, я подумал: с Грисельдой (она стояла в дверях) будет истерика. Я посмотрел на нее, надеясь успокоить взглядом, но наткнулся на холодные, серые, как бы светящиеся глаза.

— Боже мой, он жив! — воскликнула Грис несколько раз.

— Принеси мне нож, самый большой какой найдется.

Она удалилась на кухню, а я уставился на поверженное тело. Мозг, должно быть, отключился, но все остальное функционировало. Я попытался сообразить, куда ударить ножом, дабы не напороться на кость, не превратиться в мясника и не запачкаться кровью. Меня тошнило от гадливости, я хотел быстрее покончить со всем этим. Возникла мысль перерезать горло Антонио.

Грисельда тронула меня за плечо и протянула огромный кривой бразильский нож, который, по-моему, я никогда не видел у них на кухне. Он был великолепен.

Я взял нож, примерился, сел на корточки и дважды полоснул по шее Антонио, потом, не раздумывая, решительно нанес два удара.

Реакция оказалась ужасной: мерзавец подпрыгнул, будто всю жизнь копил силы для этого последнего движения, хотя я перерезал ему трахею, отчего голова почти отделилась от туловища, он не умер.

Не представляю, как дышал этот сукин сын, но он был жив. На пестром ковре разлилась кровь, я ощущал ее на щеках, нечто горячее, расплывающееся, вроде крема для бритья.

Я встал, продолжая смотреть на труп. Голова у него, отклоненная в сторону, занимала совершенно невероятное, нелепое положение.

— Впечатляет, — прерывисто сказала Грисельда.

Она дышала через рот, как это бывает с ней в момент крайнего возбуждения.

— А теперь что будем делать?

— Жить, — прошептал я. — Наверное, нам следует бежать.

— Пожалуйста, убедись, что он мертв, — пропищала она. — Пожалуйста…

— Он готов, — сказал я и бросил нож, — как цыпленок, которого ты съела за ужином. Теперь его нужно разделать, как того же цыпленка перед жаркой.

— Хорошо, — отозвалась она вдруг нормальным голосом. — В таком случае иди и помойся. Я скоро приду.

Я с кротостью ребенка подчинился и отправился, придерживая натруженную правую руку, в конец коридора, где находилась супружеская спальня. Я был весь забрызган кровью, поэтому намеревался воспользоваться одеждой мертвеца. У нас с Антонио были примерно одинаковые фигуры, и мы порой менялись сорочками, куртками и свитерами.

Едва я собрался войти в спальню, как задребезжал дверной звонок.

Меня охватил ужас.

Грисельда подала мне из столовой знак рукой, чтобы я вел себя тихо, и пошла открывать дверь. К моему удивлению, она даже не спросила: «Кто там?» — а когда я ей шепотом посоветовал это сделать, она уже стояла перед полной женщиной, облаченной в просторный банный халат, голову покрывал платок, растянутый множеством бигудей. Это была Карменсита Барриос, жена одного из самых уважаемых дантистов Ресистенсии, известной личности, депутата от Хустисиалистской партии [12] Хустисиалистская (до 1958 г. Перонистская) партия основана в 1947 г. президентом Аргентины Х.Д. Пероном. , хотя и не вора — явление необычное.

Она сказала, что, кажется, слышала странный шум и что ей не хочется вмешиваться, но если Грисельде нужна помощь, то… а вообще-то она лучше пойдет, так как довольно поздно. Треща языком все это, она беспрестанно поглядывала за спину Грисельды и, конечно же, увидела. Эта тупица увидела меня у спальни, и ее, надо полагать, весьма впечатлили пятна крови на моей сорочке, потому что она спросила:

— О, сеньор Ромеро, вы ранены?

Тем самым глупая баба подписала себе смертный приговор.

Она попыталась пройти в квартиру. Грисельда не препятствовала. Картина, которую Карменсита обнаружила в столовой, оказалась для нее слишком тяжелой. Для начала она хихикнула, возможно, посчитав, что это какая-то шутка: хи-хи, чета Антонутти с друзьями забавляются игрой в убийство, они даже перемазали друг друга и ковер томатным соком, хи-хи. Однако вскоре она сообразила, что дело не шуточное, и замерла, разинув рот, разинув его настолько широко, словно собралась издать боевой мавританский клич, нижняя челюсть отвалилась и придавила двойной подбородок. Карменсита принялась глотать воздух, копя силы для возвращения челюсти в исходное положение.

Грисельда, учтя вышеизложенные обстоятельства, решила, как и я: оставлять свидетельницу в живых нельзя.

А может быть, Грис уже было все равно, она без раздумий выхватила из камина металлический стержень (из нелепого камина, по поводу которого я не раз шутил, ибо мне претила склонность Антонио к «красивой» жизни. Подумать только — камин в Чако!) и, крепко зажав его в кулаке, пошла на толстушку Барриос, как римский легионер. Удар пришелся между лопаток. Одним тычком Грис завалила дуру, как бревно. До сих пор я ничего подобного не видел. Да и не думал никогда, что стержень (любой длины) способен легко пройти сквозь человеческое тело. Нынче я убедился: это возможно. Я открыл также, что Грисельда обладает чудовищной мощью и жестокостью, соразмерной моей.

— Браво, коллега, — только и вымолвил я, и сам не узнал своего голоса.

— Надо ее добить, — сказала Грисельда.

Женщина судорожно дергалась, лежа на ковре лицом вниз, кровь текла, как из свиньи на бойне. Грисельда взяла бразильский нож, которым я перерезал горло Антонио, и раскроила толстушке череп, что моментально умертвило ее. Дура обмякла, как надувная кукла из пластика. Нож засел в черепе.

— Это — безумие, — сообщила Грисельда. — Не могу поверить…

— Мы теперь два сапога пара, дорогая. Остается, глядя на трупы, принять по понюшке табаку, — ответил я по-прежнему чужим голосом.

Не знаю, как ей понравился мой новый тембр, взгляд ничего не говорил, но меня завораживали эти прекрасные, влажные, серые глаза.

— Не кажется ли тебе, дорогая, что пора сматываться, пока мы не перебили всех соседей? — поинтересовался я.

Так мы решили покинуть дом, не слишком беспокоясь, что на перепачканную кровью парочку обратят внимание. Грисельда попросила подождать ее минутку, прошла в спальню, уложила в чемодан одежду и выгребла содержимое из сейфа. Я в это время рассматривал гостиную с хладнокровием и деловитостью режиссера кинофильма «Колумб». Грис сунула мне револьвер и углубилась в портмоне мужа.

— Возможно, он нам потребуется, надеюсь, ты умеешь им пользоваться, — сказала она, пересчитывая деньги и укладывая в свой кошелек около двух тысяч песо. — Так ты умеешь стрелять или нет?

— После службы в армии не стрелял ни разу, но могу отличить заряженный револьвер от незаряженного. У этого барабан полон, и, кроме того, у него есть глушитель.

— Думаю, это «кольт» калибра тридцать восемь сотых дюйма, — сказала она. — Штучка Антонио. Не знаю, на кой хрен он его купил. Но какая ирония судьбы!