Йозеф Томан - Дон Жуан, Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры

- Но падре Трифон требует, чтобы я остерегался не только греха, но и всякого соблазна. Чтобы я избегал женского пола...

- Падре Трифон когда-то был обманут женщиной. И ожесточился. Вот почему он хочет обезобразить ее в твоих глазах. Сенека, наш земляк из Кордовы, говорит, что порой даже безумствовать - благо, Платон же учит: тщетно в ворота поэзии трезвый стучится. А я тебе говорю, Мигель: без любви жизнь человеческая была бы лоханью с помоями. Радоваться божьим дарам не грех. Скверно лишь то, что в избытке. Да следи еще за тем, чтоб никому при этом не причинить зла. Вот величайшая мудрость для вступающего в жизнь.

- Я хотел бы идти прямою дорогой, падре. Слепо идти к великой цели и не сбиться с пути. Но ни цель, ни дорога неведомы мне.

Слегка усмехаясь, всматривается монах в серьезное мальчишеское лицо и тихонько читает:

- "И хотя не сойдешь ты с пути и убежишь всех ошибок - не миновать тебе бычьих рогов, заградивших дорогу, и Гемонийского спуска, и пасти льва страшного, дикого хищника".

- Не сойду с дороги! - обещает мальчик. - Но скажите, падре, какая она - моя дорога?

- Дорог много - цель одна.

- Какова же цель? - жадно спрашивает мальчик.

- Быть полезным людям, - отвечает монах.

Мигель поражен.

- Как - я, граф Маньяра, должен быть полезен людям? Быть может, они мне, а не я им?

- Ошибаешься, сын мой. Взгляни на меня. Что имел бы я от жизни, живи я для себя одного, не будь я полезен другим? Чего стоила бы моя жизнь? Меньше горсти плевелов!

- Да, падре, - задумался Мигель. - Вы действительно полезны всем, кто вас окружает...

- Вот видишь! - улыбнулся монах. - И это дарит мне радость. В этом мое счастье, Мигель!

Обдумав все это, Мигель вдруг вскипает:

- Но это значит - служить! Никому я не стану служить! Пусть мне служат! Я - господин!

Опечалился Грегорио, привлек к себе мальчика.

- Нехорошо говоришь, сынок. Так мог бы сказать какой-нибудь невежда вроде Нарини. Но ты? Образованный человек? - Монах разгорячился. - Какой ты господин? Оттого, что унаследуешь гору золота, толпы подданных, дворцы?.. А к чему тебе все это, если ты не станешь господином над самим собой? Вот когда достигнешь этого, тогда и впрямь станешь господином. В противном случае ты, со всем твоим золотом, - сир и убог!..

Помолчав, Мигель тихо произнес:

- Но я хочу того, чего ни у кого нет. Хочу большего, чем у всех. Нет, падре, я теперь говорю не о золоте. Я о нем не думаю. Но - знать, мочь, уметь, значить...

Монах погладил его по голове:

- Я знаю, ты не стяжатель, И желание знать, мочь и много значить хорошее желание За него я тебя не браню.

- О todo, o nada! Все - или ничего! - воскликнул мальчик.

Грегорио стал серьезным.

- Мне известно это изречение, но не хотелось бы мне слышать его из твоих уст, Мигель. Твоя бурная натура ничего хорошего из него не выбьет. Если речь идет о добре, полезном для всех, тогда девиз этот уместен. Но если дело коснется злого - горе и словам этим, и тебе!

Желтым и розовым окрашивается вечер, пыль садится на листву - садится легко, как пух, и летит над Гвадалквивиром стая диких гусей.

- Боюсь, падре, - говорит Мигель, - что не стану таким, как вы хотите.

- Я тоже этого боюсь, - отвечает монах так тихо, что мальчик не слышит, и гладит его горячие виски. - Я буду с тобой, сынок. Не покину тебя.

* * *

Рассказывают, бог сотворил все, кроме себя самого, ибо пребывал извечно. Сотворил он ангелов, и некоторые из них отпали от него, став дьяволами; сотворил он солнце, землю, вот эту красивую реку и мужчин на ее берегах. Но он сотворил и женщину, и она вырвалась из-под власти его и внесла в мир соблазн и грех. Так проповедуют иезуиты.

Черные столетия, покачиваясь, проходили над горами, текли в потоках крови, во вздохах боли и радости по долине реки. Словом, золотом и насилием подчиняли себе мужчины дочерей человеческих, и дьявол поддерживал их в этом.

Бог!

Сатана!

Кто кого? Кто чью сторону возьмет?

Ликуй, Андалузия, рождающая прекраснейших дочерей человеческих и самое гордое племя мужчин! Веселись, танцуй и люби, о колыбель любви!

На колени, андалузцы! Бог трепещет от гнева, взирая на ваши грехи. Кайтесь, дабы отступились от вас силы зла! - так проповедуют иезуиты.

Вся ты - одно брачное ложе, о Андалузия! - так поют девушки на берегах твоих рек.

Ты - преддверие ада, Андалузия! - гремит братство Иисусово.

Кто любит - не стареет, - вот твоя древняя поговорка.

Кто любит - предался пороку и вечному проклятию.

Умереть за любовь!

Умереть за слово божие!

Всех вас - на костер! Спалить до тла распутников!

Кто в силах противиться любви - люди, ангелы, святые угодники?

К голосу света или к голосу тьмы прислушиваешься ты, Мигель?

О человек, в котором столь резко чередуется свет и тьма! Пламенное создание, - все, что ты чувствуешь и делаешь, переживаешь со страстью, сжигающей тебя. Четки в одной руке, шпага - в другой. Между крайностью греха и крайностью святости - грань тоньше волоса. И неведома тебе, о воспламеняющаяся душа, простая, радостная жизнь!

Утром - половодье смирения и чистых помыслов, вечером - полыхает жажда наслаждений. Но и утро и вечер - равно головокружительны. Вечно головокружение, и бег, и полет, и пылающий жар.

В огненном воздухе Андалузии человек тех времен становился фанатиком.

К богу или к сатане, но всегда без оговорок, без границ, до конца. И ждет человека либо святой ореол, либо мученический венец на костре.

* * *

Войдя в часовню Пречистой Девы, Мигель преклонил колени у алтаря.

На алтаре - большое изваяние Мадонны, на ней голубые и белые ризы, на губах, алых, как надкушенная вишня, - нежная улыбка.

К лику Мадонны воспаряет желание Мигеля. Приблизиться к ней! Коснуться! Погладить!

Ужас! Какая греховная мысль... Молись! Молись!

Какая молитва будет мила тебе, пресвятая?

И шепчут уста мальчика молитву святого Франциска - первую пришедшую ему на ум:

Сердце мое изнемогает от любви...

Дай умереть мне от любви, о всеблагая!

Любовь, любовь, о Мария, возьми же меня, любовь,

Явись мне на помощь, любовь!

Клонит голову коленопреклоненный Мигель, и сердце его дрожит, как вдруг на глаза легли две мягкие маленькие ладони.

- Кто, отгадай! - пропел девичий голос, трепетный, как крылья бабочки.

Ах, знаю, кто это! Инес! Но не хочу шевельнуться, не хочу встать, остановить тот поток, что льется в меня от прикосновения маленьких рук.

Потом, внезапно вскочив и мгновенно обернувшись, он ловит ее руки.

Так стоят они, мальчик и девочка, и каждый ощущает на лице своем дыхание другого, и оба молчат.

Буря проносится в мозгу Мигеля. Ревущие адские бездны - небеса, открытые белоснежному блаженству... В мозгу его грохочет водопад - это что? Страх или желание? Но незнакомая сила одолевает стесненность в груди и велит рукам подняться к щекам Инес.