Йозеф Томан - Дон Жуан, Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры

- Чего ты желаешь, того желаю и я. Пойду за тобой, куда повелишь, потому что исполнять твои желания - радость для меня. - И девушка вкладывает руку в его ладонь.

Он привлек ее к себе.

- До сих пор, Хиролама, я не знал любви. Что, кроме горечи, оставалось на устах у меня после всех поцелуев? Сколько лет тоски, ожидания, веры! Сколько лет ненависти, гнева, бунта! И вот наконец ты со мной. Я держу тебя в объятиях и никогда не отпущу. Ты моя - и никто тебя у меня не отнимет!

* * *

Накануне свадьбы Мигеля сидели над чашами его друзья.

- Не узнаю его, - сказал Вехоо. - Он изменился в корне. Это уже не он. Это другой человек. Он упростил свою жизнь до одной-единственной ноты.

- Не верю я ему, - сомневается Альфонсо. - Ничто не может до такой степени изменить человека. Он постоянно напряжен. И теперь тоже. В один прекрасный день напряжение это лопнет, инстинкты вырвутся на волю, и он очутится там, где был.

- Сохрани его от этого бог, - вставил Мурильо. - Наконец-то он нашел свой истинный путь.

Альфонсо рассмеялся:

- Так вот он, истинный путь дон Жуана из Маньяры! Греет руки у семейного очага. Дон Жуан в шлепанцах и ночном колпаке сыплет корм в клетку цикадам, поливает цветочки в горшках, по вечерам обходит дом, проверяя, заперты ли замки на два поворота! Дон Жуан - токующий тетерев, ха-ха-ха!

- Он прощается с солнцем, - выспренне заговорил Капарроне. Добровольно накладывает на себя путы.

- Он прав, - защищает его Мурильо. - Он расточал свои силы впустую. Какая жалость, что столь исключительно одаренный человек не имел цели, если не считать целью мимолетные наслаждения и несчастье окружающих. Теперь он соберет воедино все свои жизненные силы, и они породят...

- Зевающую скуку, - перебил его Альфонсо. - Вы, дон Бартоломе, сидя сами за решеткой супружества, тянете туда же друга...

- Разве я не счастлив? - парирует Мурильо.

- Что за узенькое счастье - кружить вокруг своей курочки, качать колыбель да слушать детский визг! Счастье под крышкой, счастье, предписанное от альфы до омеги столетними обычаями...

- По-моему, ему будет недоставать приключений, - подумал вслух Вехоо. А что скажешь ты, старый пропойца?

Николас Феррано встает с чашей в руке.

- Я, дамы и господа, глубоко опечален. Меня покидает тот, кто начертал направление жизни моей. Себялюбиво мое горе, ибо оно проистекает от отчаянной неизвестности - что же мне делать теперь, когда былой мой спаситель уходит безвозвратно...

- Как ты говоришь, Николас! - хмурится Альфонсо. - Он еще не умер!

- Но это похоже на смерть, ваша милость. Твое обращение, о возлюбленный, - относится Николас к отсутствующему Мигелю, - подобно смерти. Покидаешь ты матросов своих, капитан. Что станется с ними в бурях искушений, будоражащих мир? Кто направит корабль, который ты бросаешь среди рифов и водоворотов?

- Отлично сказано! - восклицает Капарроне.

Но Николас продолжает плачущим голосом:

- Печальный, глубоко печальный стою я пред вами, благородные друзья. Тот, кто доселе пил вино наслаждений, принялся - о, горе! - за воду покаяния... Говорят, он нашел себя - зато он теряет нас, а мы теряем его. Какое жалкое зрелище! Я словно стою над могилой...

- Перестань, - одергивает его Вехоо.

- ...и не знаю, за что мне поднять эту чашу, - продолжает Николас. - За его так называемую новую жизнь? За наше жалостное сиротство? За гибель того, что здесь умирает, или за благо того, что рождается сейчас?

Тут весь пафос Николаса разом сменяется плачем.

С лицом, залитым слезами, он кричит:

- Но счастья я желаю тебе всегда, мой милый!

* * *

- Ты одинок на свете, друг мой, - говорит Мигель Альфонсо, который, возвращаясь от "Херувима", зашел к нему, несмотря на то, что уже ночь, чтобы в канун свадьбы первым принести свои поздравления. - Тебе единственному из всех нас негде преклонить голову. Я предлагаю тебе гостеприимство в моем доме, друг.

- Не понимаю, - недоумевает Альфонсо.

- Хочешь быть моим майордомо?

- Что? - поперхнулся Альфонсо.

- Не бойся, - улыбнулся Мигель. - Я не стану ограничивать твою бурную натуру. Ты только немного поможешь мне вести дом, ладно?

Они пожали друг другу руки - Альфонсо сияет.

О, конец нужде и нахлебничеству! Немного продажная душа Альфонсо - не судите слишком строго, в общем-то он верный друг, - изливается в благодарности:

- Я не обману твоих ожиданий, Мигель. Устрою все - от буковых поленьев для камина до голубей на карнизах окон! Я буду заботиться о твоей конюшне и о твоем платье. Стану таким майордомо, какого не знал ни Старый, ни Новый Свет!

Уходя, Альфонсо встретил в коридоре Каталинона.

- Эй, Като!

- К услугам вашей милости!

- Отныне я твой начальник, понял?

- Это как же? - удивляется Каталинон.

- Я теперь - майордомо этого дворца, и с завтрашнего дня приступлю к делу. Завтра утром, через час после восхода солнца - нет, не так, позднее, скажем, около полудня, - я пройду с тобой по дому и вступлю в должность.

Мигель между тем лег.

Завтра в это время Хиролама станет его женой. Завтра он начнет новую жизнь. Со старой покончено.

День улыбок, врата к сласти неизреченной, приди скорее, не заставляй себя ждать слишком долго! Беги же, ночь, не тащись так лениво, тяжелая тьма!

И тут сердце его сжалось от страха.

Ему померещилось вдруг, что он не один в комнате. Словно из всех углов вылезают уродливые чудища, высовывая языки, чтобы слизывать кровь со свежих ран. Словно ложе его царапают когти стервятников или волков. Словно в лицо ему пахнуло горячим, липким, смрадным дыханием из некоей пасти, по клыкам которой стекает слюна, смешавшись с кровью...

- Хиролама! - закричал он, но мрак вокруг него сомкнулся плотнее, положив на горло могучие лапы.

Он вскочил, зажег свечу.

Так он бодрствовал в страхе, что вокруг него бродит нечто, чего ему надо бояться.

Лишь много времени спустя впал он в тревожный, прерывающийся сон, разорванный ощущением страха.

* * *

Двенадцать главных суставов в теле человека,

двенадцать яиц кладет самка павлина,

двенадцать месяцев носит верблюдица плод,

двенадцать знаков Зодиака,

двенадцать было апостолов Христа,

двенадцатью звездами увенчана царица небес,

двенадцать ангелов стоят у врат священного города,

двенадцать - божественное число, которым мерят небесное.

Дважды двенадцать колоколов на севильском кафедральном соборе.

День свадьбы.

Дважды двенадцать колоколов собора.

Дважды двенадцать раз раскачали руки.

И сотрясается город от этого хора.

В голос небес преисподней вплетаются звуки.

Гром над Севильей грохочет, буря проходит.

Женится грешник, замуж святая выходит.

На пологом холме над городом пасутся овцы. Пастухи ушли поглазеть на свадьбу.