Вильям Козлов - Маленький стрелок из лука

- Ку-ку! - кто-то ласково проворковал возле ее уха. - А вот и я! Выкупаемся?

Это был Андрей. Цыганистый поэт из Молдавии. Живые черные глаза его блестели, блестели в улыбке и крупные белые зубы. Андрей не пропускал случая подойти к ней, пользуясь отсутствием отца. При отце никогда не приближался. Издали смотрел на нее своими выразительными глазами и заговорщицки улыбался, мол, спроваживай куда-нибудь поскорее папочку, а мы повеселимся... Еве он не нравился, но с ним было интересно: Андрей развлекал ее стихами, которых знал прорву, рассказывал пляжные сплетни и анекдоты. Он успел со всеми познакомиться и обо всех все знал, о чем весело с юмором рассказывал Еве. Свои стихи он ей никогда не читал, утверждал, что в переводе на русский они не звучат... А хорошего переводчика у него пока нет.

Они немного поплавали недалеко от берега - вода еще была холодной - и вернулись на пляж. Пока Ева вытиралась полотенцем, Андрей не сводил с нее восхищенного взгляда.

- Ева, какой у вас рост? - спросил он.

- Сто семьдесят один. - Она, скрывая улыбку, обернулась к нему. - А у вас?

- У меня? - смутился Андрей. - У меня...

- Сто шестьдесят пять, - безжалостно заключила Ева. - И вы еще за мной ухаживаете!

- Сто шестьдесят восемь! - запротестовал Андрей и нервно рассмеялся.

- Я бы, например, не пошла с вами танцевать.

- Я не люблю танцы, - с достоинством ответил Андрей, очевидно намекая на то, что он, поэт, работник интеллектуального фронта, такими пустяками не занимается.

- Понятно, с таким-то ростом...

- Ну чего вы привязались к моему росту? - не смог сдержать себя Андрей и вспылил.

Желая загладить вину, Андрей стал читать ей стихи легендарного французского поэта Франсуа Вийона.

Мне сердце обогреет только лед.

Запомню шутку я и вдруг забуду,

И для меня презрение - почет.

Я всеми принят, изгнан отовсюду...

- Это про меня, - после продолжительной паузы своим глуховатым голосом произнесла Ева.

- Про нас, - поправил Андрей. - Подобные чувства испытывает в своей жизни каждый человек.

- Перепишите, мне, пожалуйста, это стихотворение, - попросила Ева.

- Он уже тут как тут... - недовольно проворчал Андрей, поднимаясь с морской гальки. Он сидел на камнях рядом с лежаком девушки.

- Погуляем после ужина? - предложил Андрей. И не дожидаясь согласия, торопливо прибавил: - В восемь у столовой.

- Вы совсем не романтик, Андрей, - глядя на него из-под ладони, сказала девушка. - У столовой... Ну хотя бы у дома Волошина или в парке у лаврового куста...

- Так где же все-таки? - спросил Андрей, нервничая, потому что Евин отец уже его засек и с решительным выражением на одутловатом лице направлялся прямо к ним.

- Там видно будет, - неопределенно ответила девушка. Она еще сама не знала, хочет она с ним встретиться после ужина или нет. После того как почти одновременно уехали все ее ленинградские знакомые, ей стало совсем скучно. А Андрей... Он знает много прекрасных стихов.

- Он опять к тебе приставал? - спросил отец.

- Он назначил мне свидание, - лениво обронила Ева, прикрыв глаза черными ресницами.

- И ты пойдешь? - строго посмотрел в ее сторону отец.

- Сходи ты вместо меня... Ты ведь любишь выяснять отношения с моими знакомыми.

- Ты знаешь, почему я это делаю, - назидательно заметил отец. - Я желаю тебе только добра... А эти случайные знакомые...

- Он знает много стихов... Ты не слышал про такого поэта Франсуа Вийона?

- Как будто у меня есть время читать стихи!

Мне сердце обогреет только лед.

Запомню шутку я и вдруг забуду,

И для меня презрение - почет...

Больше она не могла вспомнить ни строчки, сколько ни напрягала свою память.

- И этой чепухой он забивал тебе голову? - подивился отец.

- Я люблю стихи, - сказала Ева, отворачиваясь.

Отец улегся на лежак, водрузил на нос большие темные очки и развернул газету, которую купил на почте. Однако читать не стал, взглянув на Еву, с упреком проговорил:

- Почему ты не спросишь, как там мама?

- А чего спрашивать? - не открывая глаз, сказала Ева. - Ты ей все равно не дозвонился.

- У мамы столько дел, - заметил он вздыхая.

- Да, дел у мамы хватает, - ровным голосом ответила Ева.

Если бы даже в ее словах прозвучала ирония, намек, отец все равно ничего бы не заметил. Отец был на редкость ортодоксален. Вся его жизнь протекала по раз и навсегда установленной схеме: работа - дом - забота о дочерях. У Евы еще была сестра-близнец Лина, но она недавно вышла замуж за музыканта, и отец всю свою неуемную заботу перенес на Еву.

Если раньше он время свое тратил на них обеих, то теперь - только на Еву. Лина, вырвавшись из-под отцовской опеки, разъезжала с мужем по городам-весям, а в свой бывший дом редко заглядывала. Даже как-то призналась сестре, что не тянет ее к ним, и просила лучше Еву заходить к ней, когда она с мужем возвращается с гастролей в Ленинград. Но возвращалась она редко и ненадолго.

И хотя Еву такая назойливая опека унижала и злила, почему она иногда и устраивала "бунт", она понимала, что отца не переделаешь, как сказал один поэт: "Отца и мать не выбирают. Какие есть, таким и быть..." Понимала и то, что им руководит искренняя забота о ней, Еве, он для нее пожертвовал своим отпуском, чтобы сразу после выздоровления Евы поехать с ней на юг, так рекомендовали врачи.

И вот они на юге. Лежат рядом под жгучим солнцем и загорают. Снимают небольшую комнату у рынка. Из окна видны высокие горы и облака над ними. Ева с удовольствием отдыхает на пляже, много читает, здесь приличная библиотека, даже есть свежие журналы. На отца тоже не в обиде: он надежно защищает ее от всех обычных курортных посягательств и соблазнов. Да Ева не стремится к ним. Все-таки болезнь сильно ее измотала. У нее в горле образовался большой нарыв, который чуть было не вызвал общее заражение крови. Ей делали две операции, и теперь на шее слева остался небольшой шрам. Уже потом мать сказала ей, что врачи опасались за ее жизнь. Из-за шрама Еве пришлось изменить прическу: раньше у нее была короткая стрижка, теперь она носит длинные волосы. Знакомые говорят, что так ей больше идет.

Близко послышались голоса, отдельные громкие восклицания: "Вы не туда смотрите... Левее, где буй. Теперь идите?" Она приоткрыла глаза и села на лежак. У кромки берега, переговариваясь, толпились люди и смотрели на море.

- Дельфин, - сказал отец. Он стоял на лежаке и вглядывался в даль. Сатиновые плавки врезались в толстый живот. Туловище у него крупное, массивное, большая голова, а ноги худые. Отцу сорок восемь лет. Ева встречала мужчин в возрасте отца, но они были моложавые, стройные. И странно, с ними Ева свободно болтала о всякой всячине, не чувствуя их превосходства над собой... А вот с отцом ей никогда не найти общего языка. Для него она всегда маленькая бесшабашная Ева, за которой нужен глаз да глаз...