Ангелина Прудникова - Сосуд скудеющий (трилогия)

— Маленький Кун — Кун — Старый Кун! — и он указал наверх, в сторону пещеры Старика. — Маленький Кун — Кун — Старый Кун! — закричал он и запрыгал вокруг Ивы, на разный лад выкрикивая эти слова. Ива, ничего не понимая, смеялась над Куном. А он радовался своему внезапному открытию: Старый Кун… Вот почему его мать не забывала этого калеку, вот почему она выделяла его из остальных — это он родил Куна, а Кун родил мальчика, совсем маленького Куна, и их теперь стало трое — три Куна!.. И Кун исполнял вокруг Ивы свой дикий веселый танец, радуясь своей не первой, но такой важной и замечательной мысли.

Вдруг Ива испуганно замерла.

— Кун, там — смерть, — показала она на вход в пещеру.

— Смерть взяла старуху? — догадался Кун.

Ива затрясла головой, волосы на ее теле начали подниматься дыбом.

— Надо унести ее, пока солнце не село, — Кун в два прыжка достиг скалы и полез вверх, Ива бросилась за ним, крепко прижимая к себе тельце мальчика. В пещере она положила его у огня и стала собирать нехитрые вещи матери в последнюю дорогу, пока Кун заворачивал в шкуру высохшее тело старухи.

Она пошла вслед за Куном, который с ношей долго лез по склону горы, все дальше уходя от пещеры, пока не достиг маленькой, пригодной для могилы ниши — пусть духи, которые придут за старухой, не смогут отыскать вход в пещеру, где теперь будут жить Ива, Кун и маленький Кун. Он посадил старуху в углубление а рядом Ива поставила плошку с водой, положила кость с куском мяса, ягоды и костяную иглу для сшивания шкур, чтобы матери не скучно было дожидаться здесь духов. Тщательно заложив нишу камнями, они отправились назад.

Когда они вернулись в пещеру, маленький Кун уже кричал и требовал есть. Ива схватила его и, прижав к себе, снова успокоила грудью, с гордостью поглядывая на Куна, который сидел рядом и во все глаза смотрел на сплетение их смуглых, отблескивающих в свете костра тел. Снова Куном овладела радость и блаженство, и он, оставив кормящую Иву в пещере, полез, как это делал не раз, туда, куда гнала его радость — вверх, вверх, на вершину скалы: он лез и лез в упоении, как будто взлетал на крыльях, и радостно урчал, издавая что-то наподобие песни…

На вершине он устроился на плоском камне, на каком всегда сидел здесь в одиночестве, и, подняв лицо вверх, глазами отыскал две ярких звездочки, на которые часто смотрел — их звезды, Ивы и Куна. Он стал искать далее, до боли всматриваясь из-под косматых бровей в пространство, и наконец нашел то, что искал: рядом с теми двумя он увидел совсем маленькую, тусклую, мигающую звездочку — это была народившаяся звезда их маленького сына! И Кун закричал от радости, простерев руки к небу, и кричал он громко и победно, потому что знал: эта звездочка скоро разгорится и станет такой же яркой, как горящие рядом звезды, и будут они там все вместе гореть вечно!

Гости собирались кучно, заходили в квартиру, шумные, веселые: сегодня отмечалось сорокалетие Колобка — вполне уже довольного жизнью, дородного Сергея Колобова. Новая жена Колобка — такая же пухлая, ядреная после недавних родов, Татьяна, не свыкнувшись еще с новой ролью, застенчиво встречала гостей в прихожей. Зато пришедшие, ничуть не стесняясь, шумно раздевались, шутя и подтрунивая друг над другом, мужчины потихоньку пощипывали и приобхватывали женщин, женщины подъедали мужчин — все были давней и плотной компанией и знали друг друга до тонкостей.

Стол, который ждал всех в гостиной, был накрыт не кое-как, а с соблюдением всех требований и признаков «благополучного» дома в этом городе: непременный салат-оливье, непременная копченая колбаска, селедка «под шубой», всенепременнейшие грибочки маринованные, даже прозрачные неширокие листочки палтуса холодного копчения, коньяк завершает очарование стол был, по местным понятиям, просто шикарным; веселье намечалось нешуточное.

Карина отчужденно сидела за столом, наблюдая все это великолепие: это единственное, что радовало ее в этот вечер. Взбалмошный Вадим притащил ее сюда без всякого приглашения, заявив, что ему одному будет скучно, а ей все обрадуются. Чудак! Ему можно — он приехал из Севастополя и давно всех не видал. А она зачем-то согласилась — зачем? Решила, что сходит, ничего страшного: друзья ведь, хоть и прежние. Ан не все так думают: не очень-то любезно ее тут встретили. Сергей улыбнулся ей при встрече ровно настолько, чтобы никто ничего не заподозрил — чуть посдержанней, чем остальным. И сейчас Карина чувствовала себя тут неуютно, особенно после того, как Вадим с порога заорал: «Ребята, посмотрите, кого я к вам привел: соловья нашего, птичку редкую!» Но ему народ обрадовался, как редкому гостю, а ей — разве что мужики, да и те тайком от ревнивых жен. Это раньше, когда все были молодыми, ее упрашивали спеть в компании, да она и не ломалась, уговаривать не надо было: как запоет свою песню — кто плачет, кто подпевает; но только она знала, что песни ее — все до одной — Сергею предназначались. А теперь некому стало петь, и песни ее никому не нужны.

Вадим по приходе как-то сразу откололся от нее, оказался в центре толпы его давно не видели, окружили, оттеснили, а ее, хотя тоже давно не видели, — но и еще бы сто лет не видали, так она поняла. Скорее, наверно, удивляются, как она посмела к Сергею в дом придти. Вот Карина и сидит, скучает, разглядывая шикарный стол, которого сама она никогда бы не сумела приготовить. А вот Татьяна сумела — значит, она такая же, как и они, она легко впишется в их компанию, да и попробовали бы ее не принять — она ведь стала женой Колобка, а это не какая-нибудь Муся с пляжа. А вот Карина не смогла стать его женой — не то, чтоб он этого не хотел, а круг этот, окружение его, не допустило бы. И не допустило. Она-то это знает. И вот сейчас у Сергея новая жена, и она уже успела родить ему сына. Обо всех этих новостях Карина узнавала уже «пост фактум». Ну что ж, не судьба, значит, ей с Сергеем.

Гости, наконец собравшись за столом, радостно принялись произносить первые здравицы в честь юбиляра; конечно, все речи были подготовлены на высшем уровне, все было заучено и отрепетировано заранее. Первой была оглашена «Ода Колобку». Две самые разбитные жены своих мужей развернули свитки, и… с их легкой руки Колобок «покатился». Он прошел все стадии, проходимые интеллигентами Усть-Никольска, чтобы стать уважаемым в городе человеком: родился, учился, поступил в техникум; закончив его, поступил в институт. Женился, родил сына, из комнатушки перебрался в квартиру, пусть и в не самом престижном доме и квартале; купил тачку, «Жигули» — верх желания, все аплодируют, — закончил институт и — покатился дальше: занял хорошо оплачиваемую должность, начал строить дачу… Подруги пели «Оду» с неподдельными радостными всхлипами (и мы, мол, такие же — из грязи в князи!) и торжествующими криками. Карина внимательно слушала — да, действительно, все было так: Сергей упорно пробивался по нужной стезе, хотя мать его была простой, неграмотной деревенской женщиной. И все это благодаря тому, что умел дружить с кем надо. Не бросал в беде «друзей», когда все уже от них отворачивались. Потом папы своих сыновей оценили эту дружбу — и у Сереги все сладилось в жизни. Правда, чуть было не загремел вместо дружка в тюрьму ничего, родители дружка и его вытащили: все за дружбу, за благородство. Потом до своего уровня подняли — работу нашли престижную, доходную. Правда, Людмила, жена его, не выдержала таких испытаний дружбой — когда все уже, казалось, наладилось, умерла вдруг от сердечного приступа, и московская клиника (опять папы старались) не помогла. Но… Колобок покатился дальше.