Джеймс Олдридж - Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра

Но он подавил в себе это чувство, понимая, что бессилен что-либо изменить. Все равно ничего не вернешь, а он не хотел, чтобы его разъедала злоба. На кого? На эту мелкую душонку? Вот бы Филлипс-Джонс порадовался, но Руперт не доставит ему этого удовольствия. Он молча слушал Уонскома, перечислявшего унылые вакансии в других отделах и управлениях. Но себе он говорил: «Затычкой я быть не желаю. Лезть в первую попавшуюся дыру? Черта с два!»

— Беда в том, — втолковывал ему Уонском, — что вы поставили его в идиотское положение этой историей с русским орденом. В конце концов, он же не может компрометировать себя перед американской разведкой. Вы же видите, какую они подняли свистопляску!

— Но вы-то ведь знаете, почему я принял русскую награду.

— Откуда мне знать!

— Послушайте, Артур! Я хотел, чтобы Алексей Водопьянов попал домой! Только мысль о доме нас там и поддерживала. Только она и помогла нам выжить. Нам обоим. Может, глупо с моей стороны было так прижимать американцев, но надо же было как-нибудь заставить их его отпустить.

— Я вас понимаю, — согласился Уонском, — но теперь пора кончать с этим делом.

— Пожалуй. Одно противно: брать назад свое слово.

— Придется. Иначе с Филлипс-Джонсом мира не будет.

Руперт понял, что иначе не будет мира и с Артуром Уонскомом. Дался им этот русский орден! Значит, дело было вовсе не в том, что Руперта в чем-то подозревали, — никто не сомневался в его благонадежности. Ни Уонском, ни даже Филлипс-Джонс. Он почувствовал смутный страх перед чем-то неосязаемым, что пыталось снова выправить его по готовому шаблону, но нет, он победит этот страх.

— Я думаю, что теперь мне от награды нельзя отказываться, — упрямо заявил он.

— Но, боже мой, почему? — возмутился Уонском. — Впрочем, если так, тогда не ждите, чтобы Филлипс-Джонс сменил гнев на милость. Я навязать вас ему не могу…

— А я и не хочу, чтобы вы меня кому-нибудь навязывали, — отрезал Руперт.

Ему не хотелось дурно думать об Уонскоме, но тот вел себя как запуганный чиновник.

Руперт ушел от него с мыслью, что в мире, наверно, очень неблагополучно, если иностранное вмешательство может повлиять на такого хорошего человека и вовсе не бюрократа, как Артур Уонском.

А Уонском еще долго стоял у окна и смотрел на трудолюбивых, послушных, безответных женщин из вспомогательной службы, задавая себе вопрос: «Неужели всем нам положено быть такими, как они?» Он был огорчен, что ему пришлось встать на сторону Филлипс-Джонса, но что поделаешь? «Да и чего Руперту беспокоиться? — спрашивал он себя. — Он не нуждается ни в этой службе, ни в Филлипс-Джонсе, да, собственно, и ни в ком». Руперт — человек богатый. Стоит ли ставить себя под удар из-за человека, для которого работа — всего-навсего развлечение?

Руперт так и не узнал, откуда газеты пронюхали про его уход из сектора, но к нему явился толстый краснолицый журналист с растрепанными усами. Он бесцеремонно ворвался в дом, объявив, что фамилия его Сандерсон и что он слышал, будто у Руперта Ройса неприятности в министерстве авиации, что-то с допуском к секретным бумагам. Это правда?

Руперта он застал врасплох. Значит кто-то проболтался!Но кто? Руперт заподозрил Филлипс-Джонса, он мог это сделать из мстительности, но потом Руперт отверг такое подозрение, как недостойное. Чем дольше разглагольствовал Сандерсон, тем яснее становилось Руперту, что на этот раз ему придется защищаться всерьез. Поэтому он ввел Сандерсона в холодную столовую, и там, неловко пристроившись у стеклянного столика, Джек Сандерсон, в прошлом довольно известный спортсмен, а теперь репортер, поставлявший своей газете сенсации, начал клясться Руперту, что подаст материал сдержанно и соблюдая приличия. Но Руперт знал, что ни сдержанности, ни приличие от такого прощелыги не дождешься. Это не его стиль. И тем не менее разговор продолжался.

— Они вас выгнали? — без обиняков спросил Сандерсон.

— Нет. Я подал в отставку.

— Но вас же лишили допуска к секретной переписке?

— Это верно.

— Ага! А почему? Что произошло за те полгода, пока вы были в Арктике? Они подозревают, что вы находились совсем не там или делали совсем не то, о чем рассказали, когда вас спасли? Они подозревают, что на самом деле вы были в России или где-нибудь еще?

Руперт был поражен. Вот что, оказывается, собирались преподнести читателям! Он-то думал, что газеты будут писать лишь о том, как его завербовал Водопьянов, — дальше его фантазия не шла.

— Только этого недоставало, какой вздор! — воскликнул Руперт. — Это уж ни в какие ворота не лезет. Кто сказал вам такую ерунду?

— Ходят слухи.

— Мало ли какие слухи ходят.

— Но если я не узнаю правды, мне придется написать то, что я вам сказал.

— Это будет клевета. А правда заключается в том, что американцы волнуются, не завербовал ли меня русский летчик. Я не шучу, это совершенно серьезно.

— Честное слово? Неужели они думают, что вас завербовали?

— Именно так. Можете проверить через ваших друзей.

— Не надо. Я вам верю. Кстати, почему вы не вернули русским орден? Ведь, кажется, от вас этого требовали?

— Сам не знаю, — ответил Руперт, уже готовый вспылить. — Не вернул, и все.

█

Джо совсем растерялась. В газетах о Руперте стали писать всякие ужасы, которыми ее пугали с самого детства. Измена, шпионаж и еще бог знает какие мерзости— все это на газетном языке подразумевалось под словом «неблагонадежность».

— Если и дальше так пойдет, — отчаивалась она, — люди начнут обходить нас с тобой, как зачумленных!

Руперт спросил ее, о каких «людях» она говорит.

— Тебе не надо ходить за покупками, в гостях ты тоже не бываешь. А каково мне? — ответила она.

Руперт, которого статья Сандерсона нисколько не огорчила, заметил, что ему безразлично, что \о нем думают и говорят.

— Конечно, ты будешь меня уверять, будто ты выше всего этого, — с горечью ответила Джо.

— Да ведь все это — полнейшая чепуха!

— Но он изобразил тебя очень странным и каким-то темным человеком. Неужели они б самом деле сомневаются, что ты провел полгода на льдине?

— Тут уж Сандерсон постарался.

— Но ведь это ужасно! Ведь он намекает, что ты ездил в Россию, а вовсе не погибал в арктических льдах!

— Ну кто же в это поверит? — спокойно возразил Руперт.

Но Джо доказывала, что поняла статью так, как поймут ее все: будто он находится под страшным подозрением и был вынужден подать в отставку из-за того якобы, что тайно ездил в Россию.

Они поссорились. А тут еще целая орава репортеров стала ломиться в запертую калитку, громко требуя: «Выйдите, Ройс! Мы хотим услышать ваше заявление!» Джо совсем перепугалась и от страха накинулась на них, в ярости чуть не окатив их водой из шланга. Теперь опасно было даже детей выпускать из дома и впускать в дом разносчика молока. Фотографы с телеобъективами держали под прицелом черный ход, окна второго этажа и лающую собаку.