Джеймс Олдридж - Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра

Нина перевела его слова начальнику лагеря, и тот заявил, что Роланд может не посещать таких бесед. Но было бы трудно отстранить его от участия во всех мероприятиях — пионерских сборах, соревнованиях между отрядами, от работы в кружках юных натуралистов или художественной самодеятельности, от чтения русских классиков и литературных диспутов.

Классики не слишком беспокоили Руперта.

— Есть здесь книги на английском языке? — все-таки спросил он.

— Конечно. Теккерей, Джек Лондон, Смоллет, Честертон, Диккенс, Драйзер.

— Ну, там не так уж много политики, — облегченно вздохнул Руперт.

Начальник лагеря старался держаться в стороне. Он молча стоял, в то время как дети толпились вокруг гостей и болтали наперебой. Руперт, еще раз взглянув на него и на детей, решил, что здесь муштрой не пахнет.

— Ну что ж, — пожав плечами, сказал он начальнику лагеря, — пускай посещает и беседы.

— Мы их здесь, собственно говоря, ничему не учим, — перевела Нина слова начальника лагеря. — Мы предоставляем им самим учить друг друга. Вот почему было бы нелегко отгородить вашего сына от всего, чем дети здесь занимаются.

— Ну что ж, — повторил Руперт. — Рискнем.

Неужели английское воспитание не сможет противостоять одной неделе коммунистической пропаганды? Руперт был уверен, что сможет. Он спросил Роланда, хочет ли тот остаться.

— Пожалуй, да, — ответил Роланд.

Руперт знал, что сын слишком горд, чтобы пойти теперь на попятный. Мальчик явно колебался; когда они попрощались и Роланд остался со своим чемоданом у дверей, Руперт не был уверен, правильно ли он поступает; Джо безусловно этого бы не одобрила. Сидя в машине, Руперт в последний раз оглянулся. Роланд уже смешался с толпой детворы: девочка с косичками держала его за одну руку, маленький китайчонок — за другую.

Но на Руперта напал страх. Не успела машина подняться в гору, как он вспомнил про адмирала Лилла, Колмена и радиолокационные установки, которые, должно быть, спрятаны в этих безлюдных горах. На мгновение его обуяла паника. Если русские схватят его на месте преступления, как это произошло с той немецкой парой, — что они сделают с Роландом? Не оставят ли они его у себя в качестве заложника? Позволят ли ему вернуться в Лондон?

Не в силах совладать с тревогой, он чуть было не велел шоферу повернуть назад: ему захотелось, пока не поздно, спасти сына.

— Не беспокойтесь за него, — сказала Нина. — Ничего с ним не случится. Он мальчик здоровый.

Нина снова почти разгадала его мысли.

— Да, конечно, — откликнулся он.

Он говорил себе, что русские никогда не смогут схватить его за руку — ведь все, в чем его можно было бы уличить, останется у него в мозгу. А это такое место, куда они не в состоянии проникнуть, по крайней мере, в наш век.

█

Да, они не могли проникнуть в его мысли — только сам Руперт Ройс был там хозяином. И все-таки это было не совсем так: его мыслями часто владели адмирал Лилл, Нина, Федор. Неужели он нужен и той и другой стороне? Заслуживала ли его персона такой упорной борьбы сил?

Порой Руперту казалось, что линия фронта пролегла через его мозг.

По совету Колмена он попросил Нину подняться с ним на вершину Ай-Петри, и Нина с радостью устроила эту поездку. Теперь он в раздумье смотрел на цепь обычных радиолокационных установок, которая спускалась по голому склону. Это были не те большие куполообразные антенны, которые разыскивал Колмен, но по их расположению Руперт догадывался, что они представляют собой часть широко разветвленной радарной сети, ибо обращены только к югу и западу. А где же другие, повернутые на восток и на север? Может быть, там, по ту сторону этой высокой горы. Далеко внизу белела кружевная кайма Черного моря. У их ног под покровом плотных белых облаков пряталось ущелье. Вершина горы оказалась ровным, зеленым лугом, пересеченным множеством тропок и укатанных грунтовых дорог.

Даже если поблизости и не было больших установок, часть сети раннего предупреждения могла находиться на противоположном склоне горы.

— Может, пройдемся в ту сторону? — предложил он Нине, показывая на покатый спуск, уходивший за складку горы. Ландшафт отсюда открывался нежный, живописный.

— Англичане обожают ходить пешком, — заметила, поднимаясь, Нина.

— Обождите нас! — крикнул Руперт Федору. Тот разлегся под большим чугунным шаром, установленным на гранитном постаменте в ознаменование какого-то геофизического года, и принимал воздушную ванну под нежаркими лучами горного солнца. Услышав голос Руперта, он вскочил на ноги и присоединился к своим спутникам, с явным намерением пуститься вниз бегом.

— Давайте пойдем потихоньку, — попросил его Руперт.

— Я люблю ходить в темпе, — крикнул Федор, и, не успели они опомниться, как он уже понесся вперед, прыгая, как горный козел.

Они снова увидели его уже на противоположном склоне, и когда Руперт с деланным безразличием окинул взглядом открывшийся пейзаж, он сказал лукаво, словно видел Руперта насквозь:

— Видите? Здесь ничего нет. Только трава да горы, а там внизу — море.

Вечером они сидели в гостинице на балконе номера Руперта, наблюдая, как пограничная охрана пронизывает черную ночь своими прожекторами и освещает темное море в поисках чужих подводных лодок и шпионов.

Внизу, на ярко освещенной бетонной площадке, культурник санатория учил парочки танцевать вальс; оркестр из трех человек в сопровождении аккордеониста наигрывал сентиментальную песенку о Черном море.

— Раз-два-три, раз-два-три…

Культурник Саша кружился по площадке с молодой девушкой, наверх доносилось шарканье ног по бетону.

— Товарищи! — крикнул Саша, хлопнув в ладоши. — Теперь давайте все вместе!

Друг он им или нет? — размышлял в это время Руперт. Он друг всего, что наполняет эту ночь, этих двух людей на балконе, друг Саши и всех танцующих там внизу. Он друг Татьяны, молоденькой официантки, которая подает ему еду. Сегодня утром она рыдала, закрыв лицо руками: ей позвонили, что Костя, ее маленький племянник, отравился рыбными консервами и лежит в больнице. Она чуть с ума не сошла от горя. Через несколько часов, когда опасность миновала, Татьяна была вне себя от счастья. Она подсела к Руперту за столик, вытирая глаза, пила с ним кофе, рассказывала про свою жизнь. Ей двадцать три года. Ее мужа убили год назад на деревенской улице четыре солдата. Муж до этого сообщил по телефону командиру строевой роты о том, что четверо солдат вошли в магазин, где он работал, набрали водки и ушли, не заплатив. Их за это наказали. Тогда они передали мужу, что с ним рассчитаются. Муж знал, что его убьют. Однажды ночью они поймали его на улице и так изувечили, что он умер от шока. Но разве это озлобило Татьяну, восстановило против своей страны или коммунизма? Такая мысль ей даже не приходила в голову, наоборот, она решительно отстаивала свой народ, свою страну и свое общество под градом вопросов Руперта… Татьяна была отличной официанткой, она старалась изо всех сил. У нее была нелегкая работа, а Руперт ценил и уважал всякий труд. Веселая и смышленая, Татьяна жила в ладу с окружавшим ее миром. Больше того, она была ревностным приверженцем этого мира.