Джеймс Олдридж - Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра

Руперт спросил, каким образом Федор стал после войны врачом.

— Я лежал в госпитале, — пояснил Федор. — Война шла к концу. — Я и мои товарищи решили поступить в медицинский институт. Все мы были танкистами; до войны один работал на тракторе, другой был машинистом в Одессе, третий — электромонтером… Пятеро из нас добились своего — получили дипломы врачей. Кое-кто вернулся к прежней профессии. Двое, увы, пристрастились к бутылке. Не знаю, что стало с остальными, — Федор вздохнул.

Федор то и дело вздыхал, поглядывая на эти холмы; Нина слушала его рассказы. Не собирала ли она материал для новых стихов о советском человеке, в то время как Руперт собирал материал для психологической стратегии адмирала Лилла?.. Впрочем, кто поручился бы, что речь идет не о стратегии всеобщего уничтожения?

Эта мысль угнетала Руперта. Завидев приближавшихся Нину и Федора, он поспешил спрятать свою ручку.

— Нам надо торопиться, если мы хотим еще сегодня осмотреть Севастополь и Херсонес! — сказала Нина.

█

Они приближались к Севастополю. У въезда постовой милиционер их не остановил. Федор велел водителю подняться на Малахов курган. Во время Крымской войны эта возвышенность, господствующая над центром Севастополя, считалась ключевой позицией. На вершину кургана они взошли пешком. Старый форт стал сейчас музеем, а старые пушки все еще были повернуты на юго-восток, в сторону английских и французских траншей. С круглой вершины открывался вид на растянувшуюся внизу севастопольскую бухту.

Руперт осматривался кругом со жгучим интересом. Федор уговаривал поскорее отправиться на Херсонесский полуостров, но Руперт не спешил. Он тщательно изучал окрестности.

— Когда мы вступали в Севастополь, здесь не было ни одного целого здания, — рассказывал Федор. — За десять лет мы отстроили город заново.

У их ног раскинулись совершенно новые кварталы белых жилых домов.

— А что находится там, с другой стороны? — спросил Руперт.

— Пойдем посмотрим, — сказал Федор, продолжая рассказывать. — Здесь было очень красиво до Крымской войны. После нее в Севастополе уцелело четырнадцать зданий. В тот раз его восстанавливали пятьдесят лет… Вот это — знаменитая бухта, — как-то подчеркнуто произнес Федор, пока они спускались с кургана, — она все еще в состоянии вместить объединенный флот Англии и Франции, а возможно, и Соединенных Штатов, если только им удалось бы сюда пробраться.

Руперт и его спутники спускались по дорожкам парка, а потом по улицам к бухте, которая лежала перед ними, как синий металлический щит. В порту было очень оживленно. У причалов стояли подводные лодки.

Они прошлись по городу пешком. Федор условился с шофером, что тот позднее подъедет за ними к Херсонесскому музею, где собраны реликвии античной культуры.

Когда они, наконец, добрались до музея, у входа их остановил милиционер в белой гимнастерке.

— Кто этот гражданин? — спросил он, указывая на Руперта. Нина, которая держала Руперта под руку, попыталась было пройти мимо, но милиционер их не пропустил. — Нет, — сказал он, — подождите. Кто этот гражданин?

— Это англичанин, Руперт Ройс, — отрезала Нина, давая понять, что нечего задавать глупые вопросы.

— Севастополь и Херсонес закрыты для иностранцев, — заявил милиционер. — Как он сюда попал?

— Это Руперт Ройс, — повторила Нина. — Разве вы не знаете, что он наш гость и друг?

— Ему нельзя находиться в Севастополе. Попрошу обождать.

— Но…

Милиционер отвел ее в сторону, и они скрылись за дверью канцелярии музея. Федор, присев на тумбу у входа, вытирал разгоряченное лицо с таким видом, будто весь этот инцидент его нисколько не интересует.

— Почему мне нельзя здесь быть? — удивился Руперт. — Разве никто не позаботился получить для меня разрешение, если Севастополь закрыт для иностранцев?

— Нина Сергеевна все уладит, — успокоил его Федор.

Но Нине ничего уладить не удалось. Встревоженный Руперт услышал доносившуюся из канцелярии сердитую перебранку.

— Если мне запрещено здесь находиться, — сказал он Федору, — давайте уйдем.

— Нет, подождем и посмотрим, чем это кончится, — безмятежно ответил Федор.

Милиционер вернулся. Вышла и разъяренная Нина. Милиционер направился прямо к Руперту.

— Вам придется пройти со мной, — объявил он.

— Куда? — по-английски спросил Руперт.

— Это единственный человек в Советском Союзе, который ничего о вас не слышал, — с раздражением бросила Нина.

— Куда он хочет меня вести? — переспросил Руперт.

— В отделение милиции.

— Только этого недоставало! — рассердился Руперт. — Если здесь нельзя находиться иностранцам, давайте уедем из города, и дело с концом.

Нина перевела это милиционеру, но тот лишь надвинул фуражку ниже на лоб и произнес фразу, начинавшуюся решительным «Нет!» Господину Ройсу придется проследовать с ним в отделение, настаивал он.

— Но я только сегодня утром говорила с секретарем горкома партии, — убеждала его Нина.

— Закон есть закон, — твердо произнес милиционер, не спуская глаз с Руперта. Он успел вызвать синюю милицейскую машину, которая остановилась около них. — Вам придется поехать со мной, — снова повторил он Руперту.

— Федор Николаевич! — позвала Нина. — Скажите ему, пожалуйста…

— Что я могу ему сказать, если он такой темный, — равнодушно откликнулся Федор. — Поезжайте с ним, — посоветовал он Руперту, — а я найду секретаря горкома и улажу это недоразумение.

— Мне не очень-то хочется садиться в милицейскую машину, — возразил Руперт. — Если мне нельзя быть в Севастополе, почему он, по крайней мере, не даст нам уехать?

— Так обходиться с гостем! — возмутилась Нина.

Милиционер потерял терпение. До сих пор он не обращал на Нину внимания. Но сейчас вдруг он напустился на нее и заявил, что предложит и ей поехать в участок, если она будет вмешиваться не в свое дело.

— Ну ладно, — разобрав, что он говорит, согласился Руперт. — Везите меня куда хотите.

Он сел в синюю «победу». Нина села следом за ним, милиционер устроился рядом с водителем; машина тронулась. Федор пошел по улице вразвалку, не оборачиваясь, и эта его неторопливость показалась Руперту чрезвычайно подозрительной. Если бы Федор хотел действовать, он пустился бы бегом.

Синяя «победа» поднялась в гору и остановилась в чистеньком переулке. Они вошли в подъезд. Несколько ступенек вели в помещение, которое, как подумал Руперт, походило на все полицейские участки на свете: голый пол, пустые столы, все так безлико, будто ни один человек никогда не заглядывал в эти комнаты. Милиционер провел их в кабинет, где стояли стол и два стула.

— Гражданка, — обратился он к Нине, — пройдемте со мной.