Джеймс Олдридж - Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра

Руперт взял ее под руку.

— Офицер, который меня допрашивал, забрал мой английский путеводитель — тот, что я купил в Ялте. Могли бы вы получить его обратно?

Нина сказала несколько слов милиционеру, который смотрел на нее теперь уже другими глазами. Тот повернулся и исчез за дверью, ведшей в голые комнаты участка, а Руперт и Нина снова стали ждать.

— Дежурный, который взял вашу книгу, ушел. — сообщил, вернувшись, милиционер. — Мы не можем ее найти. Но мы перешлем ее вам в санаторий по почте.

— Она нужна мне сейчас!

— Мы купим другой экземпляр, — нашла выход Нина.

Руперт понимал, что ему даже не так важно вернуть книгу, как спокойно, без паники обдумать свое положение. Не преувеличивает ли он опасность? Может быть, произошло простое недоразумение. Ну, а вдруг его тайные подозрения верны? Тогда ему надо выручить книгу во что бы то ни стало.

— Мне нужна моя книга, — заявил он Нине.

— Но зачем? Мы достанем другую.

— Сам не знаю зачем. Но я хочу, чтобы мне ее возвратили.

Ока снова обратилась к милиционеру. Тот ушел опять, а когда вернулся, сказал, что говорил с офицером по телефону. Офицер передал, что оставил книгу на столе, но там ее нет. Она пропала.

Руперт понял, что настаивать бесполезно и даже опасно.

— Ладно, — пожал он плечами, положившись на судьбу. — Так и быть, посмотрим вашу панораму, а потом вернемся сюда еще раз и узнаем, не нашлась ли книга.

— Отлично, — обрадовалась Нина. — Но я думаю, что мы могли бы купить ее даже здесь, в Севастополе. Я не сомневаюсь, что ее можно найти в любом книжном магазине.

— На английском?

— Конечно. Она нужна изучающим иностранные языки.

Руперт даже вспотел от волнения, и Нина почувствовала, что он не на шутку взволнован.

— Пожалуйста, не огорчайтесь, — попросила она. — Не всегда все идет ладно. Не надо принимать это к сердцу.

Они под руку вышли на улицу. У подъезда стояла их машина; рядом с водителем сидел Федор и читал небольшую книгу в синей обложке. Руперт вздрогнул.

— Она у Федора! — выпалил он.

— Я нашел русский путеводитель по Крыму, — обронил Федор, лениво поглядывая на Руперта. — Вот не знал, что Севастополю дал название Суворов и что по-гречески это означает: «Прекрасный город». А вы это знали? — спросил он у Руперта, когда тот садился в машину.

— Ничего я не знал, — сердито огрызнулся Руперт.

Руперт пытался разгадать Федора. Простак он или хитрец? Не нарочно ли он подстроил весь этот таинственный инцидент? О чем он знает или догадывается? Почему он купил тот же путеводитель, но на русском языке? На худощавом, спокойном лице Федора нельзя было прочесть ничего. Но, наверно, подумал Руперт, таким же непроницаемым кажется Федору и лицо его английского спутника, и, уж конечно, Тедди невдомек, как мучает Руперта совесть.

«Господи, ну и влип же я в гадкую историю!» — мысленно корил он себя. И все же он знал, что главной бедой было не это, а разлад в его душе. Борьба миров происходила и в его собственном сознании. Это он теперь понимал.

Машина снова повезла их вверх; выйдя из нее, они очутились в круглом здании и увидели огромную круговую панораму обороны Малахова кургана. На ней были изображены все подробности битвы: солдаты, пушки, кучи пушечных ядер, врачи в забрызганных кровью передниках, разрушенные траншеи, генерал в зеленом мундире, а у подножия кургана — атакующие английские и французские бригады под белыми облачками разрывов. Все это было изображено так живо, что на мгновенье Руперту почудилось, будто он сам находится на этом пригорке рядом с его отважными защитниками.

«Война, война, война! — грустно размышлял он. — Весь этот край точно для войны и создан».

Войны одного столетия переходили в войны другого, и кровь разноплеменных солдат пропитала эти прекрасные холмы. Они вышли на воздух. Какое облегчение — оказаться снова под горячими лучами мирного предвечернего солнца!

Они вернулись в отделение милиции, но книгу там все еще не нашли. Никто не знал, куда она девалась, однако ему пообещали выслать ее, как только она будет найдена.

Руперт решил немедленно уехать из Советского Союза. Он улетит завтра же. Надо выбраться отсюда прежде, чем они обнаружат его бессмысленные, дурацкие и, вероятно, бесчеловечные записи над фотографиями детей в белых панамках, купающихся в море у Евпатории, ибо записи его говорили о том, что он считает этот край естественной ареной кровопролития и человекоубийства.

На другой день он успокоился и раздумал уезжать.

Он не мог допустить, чтобы страх и сознание вины взяли в нем верх. В три часа душной ночью, лежа без сна в комнате санатория и прислушиваясь к однообразному плеску волн, омывающих пляж, он чувствовал себя во власти безотчетного страха. Но в семь, когда он побрился, выкупался и стоял на скале, глядя на гладкую, ласковую поверхность моря, он уже знал, что не смеет струсить.

Пусть это безрассудно, пусть его поймают, но бежать он не намерен.

Он уедет, лишь повидав остров Ахиллеса — Змеиный остров, — то, ради чего он сюда приехал. Правда, Нина все еще ссылалась на трудности, она говорила, что к крошечному островку может пристать лишь рыболовный катер. А рыболовные катера теперь, как на грех, в ту сторону не ходили. Нина то и дело исчезала, чтобы посоветоваться со своим оракулом. Она изо всех сил старалась загладить свой севастопольский промах и предлагала ему поездки в Фанагорию, Евпаторию, Феодосию и в места других знаменитых греческих поселений. Нет, говорил он, ему нужен остров, а времени у него остается в обрез.

Да и безрассудство его имело какие-то пределы.

Федор исчез.

— Он скоро вернется, — уверяла Нина.

Это исчезновение Руперту совсем не нравилось.

В конце концов Нина все-таки раздобыла катер.

█

Каждое утро Руперт теперь пытался читать советские газеты. Весь остальной мир стал для него уже «заграницей».

По вечерам он слушал передачи Би-Би-Си с помощью мощного приемника, стоявшего у него в комнате. Сначала он думал, что приемник поставили специально для него. Но как-то раз Нина пригласила его на вечеринку в комнату безрукого инженера, женатого на красивой женщине, которой приходилось кормить мужа с ложечки, подносить ему ко рту водку, зачесывать со лба волосы, так как руки у него были ампутированы почти до самых плеч (он был инвалидом войны, одним из бесчисленных инвалидов войны, встречавшихся Руперту в России на каждом шагу); в комнате инженера Руперт увидел точно такой же приемник. В санатории и в местных магазинах стояло немало других приемников; часто, сидя на балконе, он слышал доносившиеся откуда-нибудь снизу передачи «Голоса Америки», турецких или английских станций. Передачи принимали громко, и, по-видимому, никого не заботило, что их слушают.