Элизабет Хауэр - Фарфоровое лето

Во второй раз Агнес опоздала. Она сделала большой крюк, а потом неожиданно пустилась бежать, так что примчалась к Кристине, совсем запыхавшись. Кристина стояла в передней, она сказала:

— Ты, наверное, больна, иначе бы ты не опоздала.

«Вот оно, — неожиданно осенило Агнес, — конечно же, я больна, по крайней мере на какое-то время, может быть, тогда все разрешится само собой». Она не смогла произнести спасительную ложь. Молча достала пылесос и заторопилась мимо Кристины в гостиную. Кристина остановила ее и, взяв за руку, сказала так же дружелюбно, как прежде:

— Пошли-ка, Агнес, нам нужно поговорить друг с другом. Не сердись на меня за мое любопытство, — продолжала Кристина. — Я не хочу вытянуть из тебя то, чего ты не хочешь говорить. Расскажи мне только, откуда ты знаешь Руди Чапека и Бенедикта Лётца.

Агнес сидела на стуле, который был для нее слишком велик.

— Вы же еще не пили кофе, — вспомнила она вдруг и вскочила с места.

— Это подождет, — возразила Кристина, — сейчас посиди со мной. Ты не хочешь говорить. Ладно. Тогда послушай меня. Я виделась с Руди Чапеком после той встречи у тебя дома. По личному делу. Он сказал мне, что ты хорошо знала мать Бенедикта Лётца.

Агнес послюнила палец и попыталась стереть крошечное пятнышко со стеклянного блюда. Пятнышко не исчезло, лишь стекло стало мутным. Агнес чувствовала какое-то непонятное жжение в голове, мешавшее ей отвечать.

— Этот Руди, — запинаясь, пробормотала она наконец, — этот Руди ничего не может знать. Он навязался Бенедикту и его отец тоже, хотя Бенедикт не их поля ягода. А теперь они воображают, что что-то знают о нем, что понимают его, это же смешно, поверьте мне.

Но Агнес не смеялась. Она думала лишь о том, как ей отвлечь Кристину от опасной темы, как опровергнуть тот факт, что она знала мать Бенедикта, как отпереться от этого знакомства или изобразить его мелочью, не заслуживающей внимания.

Кристина все еще смотрела на нее. Агнес ощущала это, хотя и сидела отвернувшись. Она слышала Кристинино дыхание, дыхание, какое бывает у молодых женщин, мягкое и легкое даже в волнении. Такое дыхание было и у Клары Вассарей.

— Руди Чапек любит Бенедикта, — сказала наконец Кристина. — И ты тоже. Теперь я знаю, что любишь. Почему ты не хочешь признаться мне в этом, Агнес?

Агнес крепко сжала губы. Только ничего не говорить сейчас, только бы не выдать себя, только бы не делать ничего такого, что извлекло бы на свет божий все эти с таким трудом похороненные тайны ее трудной жизни. Лучше ложь, какая-нибудь глупая ложь, чтобы встать наконец с этого ужасного стула, избавиться от угнетающей ее близости Кристины.

— В чем это я должна признаться? — услышала Агнес собственный голос. — То, что я знаю Бенедикта Лётца, вам известно. Не знаю, люблю ли я его. Может быть, и люблю, потому что у него не было матери. Или почти не было. Никто не знает, жива ли она. Я почти не знала ее.

То была ложь, которая могла стать спасительной. А впрочем, возможно, и нет. Да и было ли это ложью? Ведь, в конце концов, она не знала Барбару такой, какой та была на самом деле, ее никто не знал.

— Ну ладно, Агнес, — сказала Кристина и тихонько разжала своими прохладными пальцами руки Агнес, судорожно вцепившиеся в край стола. — Вообще-то, ты знаешь, почему я тебя расспрашиваю? Не потому, что меня очень интересует мать Бенедикта. А потому, что меня интересует мать его матери. Клара Вассарей.

Сама того не желая, Агнес коротким рывком высвободила руки. Кристина посмотрела на нее с удивлением. Агнес быстро встала. На ящичке из тикового дерева она углядела тряпку для пыли. На негнущихся ногах подошла к ящичку, взяла тряпку и тщательно, неторопливо протерла ею все гладкие поверхности мебели. Она вела себя так, как будто Кристины не было в комнате. За работой Агнес на какое-то время удалось снова обрести спокойствие, хотя она двигалась не так, как делала это в течение многих лет, занимаясь уборкой. То было новое, странное, не управляемое ею самой движение. Изменился и пол, по которому она ступала. Казалось, он сделан из ваты, но вата эта лишь слегка проседала под ее тяжестью. Так что Агнес раз за разом удавалось освобождать ноги из плена. Ей удавалось так же, раз за разом, заставлять правую руку описывать тряпкой замечательный круг, гораздо больше и ровнее, чем в обычные дни, когда Агнес вытирала пыль. Но ведь это же не обычный день, а день, которого Агнес всегда боялась, про который она знала, что он когда-нибудь наступит. Так она ступала по вате и описывала великолепные круги, пока внезапно не обрела снова способность говорить. Чужим, спокойным голосом она сказала:

— Я не знала никакой Клары Вассарей.

Она услышала голос отвечавшей ей Кристины:

— Жаль, Агнес, а я думала ты сможешь что-нибудь рассказать про нее.

Потом Кристина встала и вышла, тут же опять пол превратился в паркет, покрытый ковром, и Агнес вытирала пыль, как делала это всегда. Ей снова удалось ускользнуть от расплаты. Опасность того, что вся ее вина перед Кларой Вассарей обнаружится прямо сейчас, миновала. И все же в эти минуты Агнес решилась на бегство.

— Если не очень холодно, может, ты вымоешь в следующий раз окна, по крайней мере в комнате моего мужа, а то он заявил, что у него даже пропадает желание смотреть на улицу, — сказала Кристина прежде, чем Агнес ушла.

— Конечно, конечно, — ревностно поддакнула Агнес, — я как раз собиралась сделать это.

— Знаешь, Агнес, если бы у меня не было тебя, — сказала Кристина, — я бы пропала.

Агнес смущенно улыбнулась, как бывало всегда, когда Кристина хвалила ее. Ей пришло в голову, что следовало бы вернуть ключ. Но она не сделала этого и, спускаясь по лестнице, держала его, зажав в левой руке. Холод металла проникал ей в самое сердце.

Агнес положила ложку на клеенку и поблагодарила за суп. Потом хозяйка мыла посуду, а Агнес вытирала ее. Хозяин читал газету и курил. В комнате дети включили телевизор, оттуда слышны были голоса, доносился шум.

— Принеси-ка мне еще дров, — сказала хозяйка. Муж неохотно встал и вышел на улицу. Через открытую дверь в кухню ворвался ветер, неся с собой мокрый снег. Агнес прикрыла ее, взяла тряпку и вытерла снег. Вошел хозяин с дровами, теперь он закрыл за собой дверь и стал сам подтапливать печь. Поленья начали потрескивать, тепло поднималось к потолку. Агнес села и закрыла глаза.

— Ваш участок неплох, — сказал хозяин через некоторое время.

Агнес кивнула.

— И хорошо расположен, — продолжал он.

— Да, — сказала Агнес, — это была удачная покупка.

— Что вы собираетесь с ним делать? — спросил хозяин.

Агнес, привыкшая всего бояться, почуяла подвох. Чего доброго, у нее хитростью выманят ее землю. Ей следовало быть начеку.