Элизабет Хауэр - Фарфоровое лето

— Но калейдоскоп ты сразу углядела, — возразил Юлиус. — То, что тебе хочется, ты определяешь без труда.

— К сожалению, только теперь, — ответила Елена элегическим тоном, — когда уже слишком поздно. Юлиус, ты, надеюсь, не простудился? Как безответственно было с моей стороны поддаться на твои уговоры и отправиться на эту рождественскую ярмарку.

— Это было просто великолепно, Елена. Ну же, давай неси карты.

— А как мне играть, Юлиус? В очках или без них?

— Решай сама.

— Ну хорошо, тогда без очков. Кто сдает?

— Ты, Елена. Постарайся сдать так, чтобы у нас с тобой оказалось одинаковое количество карт.

Елена с упреком посмотрела на брата. Медленно открыла свои карты. Потом удовлетворенно поправила колоду, оставшуюся после сдачи. В отличие от брата она уже набрала достаточное количество очков, чтобы в первый раз разложить карты. Лампа над круглым столом отбрасывала мягкий свет. В комнате было уютно и тепло. Когда Елена отрывала глаза от карт, то видела перед собой гравюру из «Livre d’heures des Duc de Berry» [16] Часослов герцога де Берри (франц.). . Зимний пейзаж, голые, промерзшие деревья, на заднем плане занесенная снегом деревушка, вязанки хвороста, скирда соломы, едва различимая под белой шапкой, овцы, жмущиеся друг к другу, мерзнущие в своем загоне, закутанная в шаль старая женщина, ульи и бочки с селедкой, голуби, клюющие зерна, погонщик с мулом, с трудом пробирающиеся через сугроб, — Елена не различала их, но в ее воображении они занимали положенное им место. На переднем плане, в хижине, которую художник изобразил в разрезе, чтобы можно было заглянуть внутрь, сидела дама и грела ноги у очага; Елена видела ее как большое синее пятно, потому что синим было спадающее пышными складками платье. Казалось, что можно различить даже пламя с длинными желтовато-красными языками. Елена как бы ощущала тепло этого пламени, согревающего ее собственные ноги, это она-то, всегда замерзшая и сидевшая в своей одинокой комнате, завернувшись в одеяла. Взглянув на брата, она впервые с тех пор, пока жила здесь, обнаружила легкий румянец на его щеках, и угрызения совести из-за двух часов, проведенных после обеда на морозе, на обжигающем ветре, исчезли. Время от времени раздавался бой часов, в промежутках слышался лишь тихий шелест карт. Елена Лётц была счастлива.

— Не улыбайся, когда снимаешь джокера, — сказал Юлиус.

Елена не слушала его.

— Роммé, — сказала она с торжеством и положила две последние карты в один из его рядов, Юлиус Лётц подвинул карту, которая была не в масть, так, чтобы она смешалась с другими.

— Ну, иди, возьми себе калейдоскоп, — сказал он. Елена положила калейдоскоп рядом с собой на стол.

— Туз, король, дама, валет, десять, — сказала Елена, — это пятьдесят. Мы никогда еще не были так долго вместе, Юлиус. Когда снова появится Элла?

— Никогда, — твердо ответил Юлиус. — Ты можешь оставаться здесь еще пару дней. А потом твой брат заживет так же, как и прежде.

— Я не имею права покидать тебя, пока Элла мне этого не разрешит, — сказала Елена расстроенно.

— А остаться ты не можешь, раз этого не разрешаю тебе я, — сказал Юлиус. — Но давай взглянем на все иначе. Я не мог бы заставить тебя жить здесь, если бы ты сама этого не захотела. Поэтому твое пребывание у меня тоже зависит от твоего желания. Ты можешь положить только одну карту, две ты уже сбросила, Елена.

— Это потому, что я без очков, Юлиус. Вообще-то я тоже уже хочу домой. Тогда я уйду от тебя в конце недели, Юлиус.

— Чудесно, таким образом, мы оба окажемся в выигрыше. Кстати, Кристина случайно не звонила тебе в последнее время?

— Один раз. Узнавала, как ты себя чувствуешь. Сказала, что ее почти не бывает дома.

— У меня она тоже не бывает, — горько заметил Юлиус Лётц. — Что-то тут не то. Пожалуйста, Елена, здесь недостает четверки. Боюсь, так тебе не видать твоего сердца с зеркальцем.

— Почему, как ты думаешь, Кристины почти не бывает дома? Может быть, из-за Конрада? Видимо, он уделяет ей не слишком много времени. Ты согласен, Юлиус, если я положу трефу в ряд бубен? Одну-единственную, тогда я выйду.

— Конрад — это предлог, а не причина. Ладно, положи свою трефу, Елена. Ты меня нервируешь. Дай мне хоть раз выиграть, оставь мне по крайней мере штудентен-футтер [17] Смесь изюма с орехами. .

— С удовольствием, Юлиус. Я сейчас отвернусь, когда ты заменишь десятку. Знаешь, я бы не хотела, чтобы с Кристиной случилось то же, что с Кларой. Как ты думаешь, такое возможно?

— Нет, невозможно. Я совершенно в этом убежден. Вспомни, какой была Клара. Разве Кристина такая? Несмотря на некоторое сходство, нет. Каждая эпоха формирует человека по-своему. Ты не могла бы надеть очки и подойти к книжному шкафу, Елена? Там ты найдешь ежедневники в черном переплете. Какой тогда был год? 1935? Вытащи-ка вон тот.

Елена выполнила просьбу брата. Юлиус Лётц раскрыл книжку и стал листать ее в поисках какого-то числа.

— Ты можешь не искать, Юлиус. Я точно знаю, когда это было, с 28 мая по 10 июля 1935 года. Точно?

— Да, — ответил Юлиус. — Вот здесь я записал. Елена у Клары.

Елена взяла в руки одну из карт.

— Тогда, — сказала она, — я была джокером.

«Глубокоуважаемая фрейлейн Лётц! Позвольте мне осведомиться у Вас, не Изыскали бы Вы возможности три раза в неделю обучать мою жену Клару немецкой стенографии в форме частных уроков. Жена имеет намерение помогать мне в моей частной корреспонденции. Поскольку таковая очень обширна, то знание стенографии представляется совершенно необходимым. Клара сама указала мне на Вас, упомянув о существующих между Вами и ею родственных отношениях, что уже само по себе является для меня рекомендацией. Размер вознаграждения Ваших трудов я оставляю на Ваше усмотрение. Тщу себя надеждой на Ваше согласие. С глубоким уважением, подлинник подписал Виктор Вассарей».

Елена Лётц, как раз вернувшаяся с занятий в коммерческом училище, поняла, чего от нее хотят, лишь после того, как прочла письмо трижды. Был теплый день, пожалуй, слишком теплый для конца мая. Елена как всегда шла домой пешком, недельный проездной билет на трамвай был недешев. И снова размышляла о словах директора, во время последнего заседания тот объявил, что еще не ясно, сколько внештатных преподавателей потребуется для работы в следующем учебном году. Увольнение с работы означало бы для Елены катастрофу. Ведь нужно было платить за комнату, большую, светлую комнату, расставаться с которой не хотелось. А тут еще расходы на питание, одежду — все время приходилось отдавать в починку туфли, еще кое-какие траты, без которых не обойтись. Как бы она себя ни ограничивала, ее маленького жалованья хватало только на это. Откладывать что-нибудь не было возможности. Если она не будет получать жалованье, это конец. Родители умерли. Сестре Элле с ее скупым Отто тоже приходится нелегко. Конечно, Юлиус поможет ей, но обращаться к нему за помощью стыдно. Вот почему слова директора мешали Елене Лётц радоваться робко зеленеющим деревьям, делавшим ее путь домой по булыжным мостовым серых улиц чуть приятнее. Неожиданное письмо давало возможность на короткое время избавиться от страха. Но оно же пробудило в ней новый страх.