Элизабет Хауэр - Фарфоровое лето

Через полчаса он начал проявлять нетерпение, спрятал конспект и остановился у входа в дом. Входившие и выходившие из него люди не нравились ему. Весь дом ему не нравился. Ему было непонятно, как можно было поселиться в таком доме и жить в нем. Он не выдержал бы здесь даже одного дня.

Мужчина, приближающийся к парадному, был знаком Руди Чапеку: Руди видел его на нескольких фотографиях и запомнил лицо. Мужчина нес необъятный пакет, который был ему явно в тягость. Проходя мимо Руди, он сильно задел его пакетом и не соизволил даже извиниться.

— Вашей жены нету дома, — сказал Руди.

Конрад Гойценбах остановился.

— Кто вы? — спросил он и пристально оглядел Руди с головы до ног. — Вы не Бенедикт Лётц, — сказал он, когда тот, к кому был обращен этот вопрос, не ответил. — Вы, должно быть, Руди Чапек, — добавил он, поставив пакет на землю.

— Да, — сказал Руди, — я Чапек.

— Значит, вы все еще не хотите оставить в покое мою жену, — констатировал Конрад. — Вы знаете, что уже натворили много бед?

— Она ведь ушла от вас добровольно, — ответил Руди, готовый оказать сопротивление. — Ей просто надоела вечная зависимость и скука. Я никак не повлиял на ее решение.

— Может быть, — согласился Конрад, — возможно, вы и не повлияли. Но прекратите же, наконец, изображать из себя ее друга, что, собственно, может ей дать ваша дружба?

— Не знаю, — ответил Руди, — об этом вы можете спросить у нее самой. В любом случае вы обращались с ней не так, как нужно. Вам пора, наконец, это понять.

Конрад ответил не сразу. Он дернул за бечевку, обвязанную вокруг неудобного пакета, прошелся рукой по оберточной бумаге.

— Моя машина стоит довольно далеко отсюда, — сказал он. — Я тороплюсь. Вы ждете Кристину? Тогда я оставлю пакет здесь, а вы отдадите его ей.

— Все будет в порядке, — сказал Руди.

— Оставьте слово «порядок» в покое, — ответил зло Конрад. — Все вышло из колеи, моя жизнь и жизнь Кристины.

— Ваша — возможно, — сказал Руди, — но не вашей жены.

Конрад придвинулся поближе к Руди. Тому стоило усилий не отступить перед ним. С необычайной ясностью он видел лицо Конрада, его бледность, вызванную переутомлением и не исчезнувшую даже несмотря на возбуждение, растерянность в глазах.

— Признайтесь честно, — потребовал Конрад, — вы молоды, в вашем возрасте честность еще что-то значит. Так признайтесь же мне честно, на ваш взгляд, это правильно, что Кристина теперь живет здесь, в одной комнате, в двадцати квадратных метрах, не видя вокруг ничего, кроме бетона?

Руди почувствовал себя загнанным в угол.

— Все не так плохо, как вы говорите, — сказал он нерешительно, — она может в любое время переехать куда-нибудь в другое место.

— Может быть, к вам? — спросил Конрад и придвинулся еще ближе. Ощутив его дыхание на своем лице, Руди отвернулся.

— Нет, — сказал он, все так же глядя в сторону, — это невозможно.

— Ах вот как, — сказал Конрад.

Руди все еще не смотрел на него. Конрад Гойценбах повернулся и быстрым шагом пошел прочь. Пояс его плаща вылез из петли и теперь свободно болтался за спиной. Руди подумал, что это никак не подходит к представлению, которое он составил себе о Конраде Гойценбахе. Внезапно Конрад развернулся и снова побежал к нему. Отделившись от стены, Руди пошел навстречу.

— Послушайте, — сказал Конрад, — я адвокат, я мог бы разобраться с вами в судебном порядке, не забывайте этого.

— Со мной? — спросил Руди, делая удивленные глаза. — Да ради бога, разбирайтесь.

— Присматривайте за пакетом, — сказал Конрад, — это Кристинины принадлежности для рисования, они ей срочно нужны.

— Будет сделано, — ответил Руди.

Конрад ушел, а Руди пришлось ждать еще минут двадцать, пока не появилась Кристина. Она выглядела усталой, почти печальной. Он занес пакет наверх, в ее квартиру и побыл там некоторое время.

Бенедикт сразу заметил, что кто-то рылся в его вещах. Он заметил это прежде всего по бумажке с телефонным номером и адресом Кристины, который оказался теперь засунутым в другое место. В сущности, бумажка была ему не нужна. Телефон он знал наизусть и адрес тоже. К тому же он хорошо знал расположение дома, в котором теперь жила Кристина. Тем не менее он еще ни разу не был у нее. И еще ни разу не встречался с ней наедине. При их встречах всегда присутствовал Руди. Однако они часто и подолгу разговаривали друг с другом по телефону. Когда Бенедикт возвращался домой из библиотеки, он всегда заходил в телефонную будку, располагавшуюся в коротком тупичке, ею почти не пользовались. У него всегда было наготове несколько монет, чтобы поговорить подольше. Если у Кристины в это время находился Руди, то она говорила, что занята и перезвонит позже. В этом случае Бенедикт позже еще раз приходил к будке. У него было чувство, что Руди знает, что звонит он, Бенедикт. А так как скрытничать было не в его правилах, то он бы с удовольствием объяснился с Руди. Но тот хотел сохранить иллюзию того, что контакт Бенедикта с Кристиной поддерживается лишь через него, и избегал любых разговоров на эту тему. Он заводил речь о Кристине только в тех случаях, когда предлагал пойти куда-нибудь вместе с ней.

Уголок художественного журнала выглядывал из-под подушки, это подтвердило подозрения Бенедикта. В ярости он швырнул журнал на пол. Тот открылся в том месте, где находилась отмеченная Бенедиктом статья. «Ну что ж, значит, Руди знает, куда я собираюсь поехать, — подумал Бенедикт. — Значит, он должен понять, что для него было бы совершенно бессмысленно ехать вместе со мной».

— Где Руди? — крикнул снизу Венцель Чапек.

— Понятия не имею, — ответил Бенедикт. — Может быть, он на пробежке.

Пробежки были отговоркой, которую Руди придумал для отца, когда отправлялся к Кристине.

— Я отучу его от этих штучек, — раздраженно заявил Венцель, — сохранять форму очень помогает работа.

Бенедикт знал, что не следует противоречить Венцелю. С Венцелем стало трудно. Причина тут была не только в его невозможности работать в полную силу, но и в новом, необъяснимом для Бенедикта отношении к сыну. Венцель угадывал то, что скрывал Руди. И поэтому постоянно пытался выяснить, куда тот уходит, а когда его сын отделывался от всех вопросов парой ничего не значащих фраз, пробовал направить разговор так, чтобы узнать побольше. Но Руди был начеку. Никогда больше не упоминал он имени Кристины в присутствии отца. Не упоминал его и Бенедикт. И все же, начиная с вечера в трактире поселка, оно все время витало в воздухе.

Один-единственный раз Венцель упомянул Кристину, когда Руди не было дома.

— Руди утверждает, что вы с этой женщиной родственники, — сказал он Бенедикту.

— Возможно, — ответил Бенедикт осторожно, — но это неважно.