Элизабет Хауэр - Фарфоровое лето

В гостиной, у изголовья кушетки, был накрыт столик, я сразу заметила бутылку дорогого французского шампанского в серебряном ведерке, чудные канапе из магазина деликатесов в центре города. В то же мгновение мое самочувствие резко улучшилось. Так со мной бывает всегда, когда я прихожу в гости к дедушке Юлиусу. Когда я устроилась в кресле, мой страх перед упреками, моя нечистая совесть почти утихли. Дедушка Юлиус взял шампанское из ведерка и, обернув бутылку салфеткой из дамаста, начал осторожно, медленно поворачивать пробку. Бутылка открылась с едва слышным звуком.

— Стрелять мы ей не разрешим, — сказал дедушка Юлиус и налил мне.

Мы чокнулись.

— Ты еще сердишься на меня? — спросила я.

— Нет, если у тебя были причины забыть обо мне, — ответил дедушка Юлиус, не только потому, что хотел помочь мне. Я знала его любопытство в том, что касалось меня.

— Ты знаешь, — сказала я осторожно, — у меня было много дел, я познакомилась с несколькими новыми людьми.

— То, что у тебя было много дел, мне уже известно от Елены. То, что ты при этом знакомишься с новыми людьми, само собой разумеется. В любом случае они, вероятно, интереснее меня.

— Нет, — возразила я, — не интересней. Просто другие.

— Молодые, — сказал дедушка Юлиус.

Я кивнула. Допила шампанское, позволила налить себе еще и съела четвертое канапе.

— Что говорит по поводу твоих новых друзей твой муж? — спросил дедушка Юлиус.

— Что он должен говорить? — ответила я с набитым ртом. — Все абсолютно невинно.

— Жаль, — заметил дедушка Юлиус. Мы засмеялись.

Потом он сказал:

— Расскажи мне об этих людях.

Я так наглядно описала Руди Чапека с его многочисленными достоинствами и немногочисленными недостатками, что дедушка Юлиус выразил желание познакомиться с ним.

— Это можно сделать, — сказала я, — как-нибудь приведу его к тебе.

— А другой, там же есть еще и другой?

— Того я знаю похуже, — сказала я, — собственно, мы знакомы лишь поверхностно.

— Кристина, — предостерег дедушка Юлиус, — если рыльце в пушку, не следует изворачиваться. Выкладывай.

— Пожалуйста, поверь, это правда, — уверяла я, — мы с ним редко виделись.

— Значит, Конраду не стоит беспокоиться из-за этого поверхностного знакомства? — спросил дедушка Юлиус.

Я молчала. Но призыв дедушки Юлиуса к моей нечистой совести и странная тяга к откровенности все-таки заставили меня признаться, что я еще ничего не рассказывала Конраду о друге Руди Чапека.

— Потому что это неважно, — сказал дедушка Юлиус, глядя мне в глаза.

Я была не в состоянии сказать «да».

Дедушка Юлиус рассказал несколько своих старых анекдотов в новой интерпретации, мы с удивлением обнаружили, что бутылка опустела, я спросила, не повредит ли ему это, он ответил, что шампанское действует на него лучше, чем травяной чай на его сестру Эллу. Все было как прежде, лишь когда я попросила, чтобы дедушка Юлиус завел часы, он стал серьезным.

— Кристина, — сказал дедушка Юлиус, — эта болезнь имела и хорошую сторону. Я наконец составил завещание. Все должно достаться тебе. Я хочу, чтобы ты знала об этом. Хочу, чтобы ты радовалась, хочу еще успеть увидеть твою радость.

Конечно, я сначала заплакала. Растрогавшись, ощущая боль при мысли, что когда-нибудь потеряю дедушку Юлиуса. Но я поняла, что он хочет видеть мою радость, и через некоторое время я смогла радоваться, я сказала ему об этом и поняла, как это для него важно.

— Мое завещание, — сказал дедушка Юлиус, — находится у доктора Вильда.

— Я приходила к нему в контору не так давно, — сказала я.

Как ни странно, дедушка Юлиус не спросил меня о причинах этого визита. Если бы он сделал это, я ответила бы ему: из-за Клары Вассарей. И я сказала бы ему, что не буду больше обижаться, если меня будут сравнивать с ней, потому что это сравнение утратило свой смысл. Между мной и Кларой Вассарей встала моя жизнь, в которой наметились перемены, прежде всего встал Бенедикт Лётц, вытеснивший Клару медленно, но бесповоротно.

Рождественский вечер мы с Конрадом как всегда провели вдвоем. Конрад очень постарался с подарками, больше, чем обычно, он считал, что угадал мои тайные желания, но это было не так. Моя радость по этому поводу была весьма сомнительного свойства. Мой подарок — впервые с тех пор, как мы поженились, — не отличался оригинальностью, я подарила Конраду два хорошо переплетенных издания классиков и сказала, что их можно использовать для украшения его конторы. Конрад поблагодарил без особой теплоты. Потом мы вместе долго смотрели на многочисленные огни маленькой елочки. У меня было довольно скверно на душе, хотелось как-то поднять настроение, и мне пришла в голову глупая идея.

Когда я Вскоре после обеда вернулась домой, сделав последние покупки, то нашла перед нашей дверью огромный, странной формы пакет. Я втащила его в квартиру и, сняв многочисленные слои упаковочной бумаги, обнаружила башню, сделанную из спичек. Тут я поняла, что это, вероятно, башня с часами из Граца. Тут же лежала открытка со свечами, елочными ветками, сердечными поздравлениями и посвящением Руди: «Шедевр столетия — женщине столетия». Я сидела на полу в прихожей и смотрела на эту башню из спичек, эту безвкусицу чистой воды, и думала о бесчисленном количестве часов, потраченных на нее Руди на той веранде, на которую я с таким удовольствием посмотрела бы, но которую не имела права видеть; перед глазами у меня стоял Руди, клейкими руками добавлявший к башне спичку за спичкой, и мне было очень приятно, что он мой друг. Но потом я нашла еще маленький конверт, в него была вложена не открытка, а чистый лист бумаги, на котором было написано: «Я помогал делать этого монстра. Всего хорошего, Бенедикт». Сама не знаю, как долго я просидела на зеленом паласе в передней, снова и снова перечитывая эти несколько слов.

Я отнесла башню с часами в кладовую. Оттуда я и вытащила ее, когда мы закончили ужинать, и между мной и Конрадом пролегла нехорошая тишина.

— Посмотри, — сказала я, — что прислал мне Руди Чапек. Как ты находишь эту башню? Мне она в любом случае ужасно нравится.

Конрад принял напряженную позу. Воротник рубашки был немного великоват, узел серебристо-серого галстука сидел чуть низковато. Поэтому его шея выглядела какой-то тощей. Вид этой шеи вызвал у меня внезапную неприязнь, и я зажмурила глаза.

— Кажется, этот подарок необычайно умиляет тебя, — сказал Конрад саркастически.

— Да нет же! — стала уверять я, ведь я же хотела привести своего мужа в веселое настроение. — Я подумала, что мне следует показать тебе ее только потому, что башня такая забавная.

— Надеюсь, ты не собираешься поставить ее в этой квартире, — сказал Конрад без тени веселья, — я бы советовал тебе после праздников подарить ее детям дворничихи.