Сергей Минутин - Странник и Шалопай

4. Закон Космической Общины. Во всём Мире и Божественной Беспредельности соблюдается этот закон, включающий все законы психической энергии. Благодаря этому закону всё сущее существует в гармонии, имеет свою пищу в Космосе. На этом законе основан и закон Иерархии, без которого человек обречён на погибель… Чтобы получить — мы верим. Чтобы воистину дать — мы любим….

5. Закон камертона, унисона. Вибрации внутренние передаются на внешний физический план.

Проснулся Надеждин ко времени, которое на Земле все считают вехой наиважнейшей — к обеду.

Если говорить о настроении Надеждина в момент пробуждения, то можно сказать, что оно было «никакое». По–прежнему преобладала «опустошённость», но Душа чувствовала приближение подъёма. Душа чувствовала новый вдох. Вчерашние день, ночь и особенно свечи как будто бы сказали Надеждину, что хватит транжирить себя по пустякам. А ещё кто–то добавил, что раз ты осознал себя в оси координат, то осознавай себя и дальше. Помогай эволюции всего человечества. Предпринимай попытки, не отворачивайся.

Для начала Надеждин решил найти утерянный бумажник. Ему было не жаль денег. Ему было жаль фотографию женщины, которой он был обязан своим рождением. Для поиска бумажника ему необходимо было совершить весь вчерашний маршрут по рельсам и шпалам.

Вставать Надеждину не хотелось. Была осень. Было холодно не только на улице, но и в квартире. Родная местная власть ждала понижения температуры до 8 градусов и её устойчивое замирание в этом пределе в течение трёх дней. Но, она, зараза, ночью падала до нуля, а днём поднималась до плюс десяти. Энергетики вместе с властью были на верху счастья и нещадно грабили граждан, которые, согреваясь, сплошь жгли электричество и газ. Члены верхнего правительства втихаря выжимали из народа дивиденды по своим акциям и ещё то, что получило заморское название «бонусы». Надеждин стойко переносил тяготы и лишения под одеялом и под подушкой. Но зов, вечный зов звал Надеждина. Он быстро встал, оделся и пошёл на железнодорожный вокзал. Электрички ходили часто, поэтому ему не пришлось слоняться по вокзалу.

На перроне Надеждин сразу же увидел роскошную женщину в длинном черном плаще. Вокруг её шеи была повязана шёлковая коричнево–голубая косынка, а длинные светлые волосы скрепляла костяная заколка. Она была блондинка. Надеждин был сразу же пленён её видом. Он вспомнил, что именно этот вид женщин считается вымирающим, а следовательно он нуждается в особом уходе и защите.

Думая о блондинках, Надеждин ни на минуту не забывал о данном вчера самому себе обете «новой жизни», но вычеркнуть из своей жизни женщин было выше всех сил Надеждина.

Если читатель считает, что Надеждин слишком много думает о женщинах, значит, он уже безнадёжно стар или давно женат. А Надеждин, хоть и был уже не первой свежести, но был молод душой и холост. И на женщин он по–прежнему смотрел точно так же, как голодный студент или даже как подневольный курсант военного училища. Надеждин любил женщин. Они не давали ему расслабляться. Именно им он был обязан тем, что его брюки ещё удерживал на талии ремень, а не подтяжки. У него была крепкая шея, сильные руки и жаждущий взгляд зелёных глаз. Женщины знают, что это за взгляд. Надеждин был холост по убеждению, а не по несчастью. Он бы давно женился, если бы нашёл ту единственную. Но как раз в этом ему и не везло.

Надеждину всегда везло в начале, но уже с середины не везло. И в этот раз ничего нового не произошло. Эта женщина с перрона села прямо напротив него, вселив в него надежду. У неё были тонкие губы. Надеждин мог пережить тонкие губы. Но она достала из своей сумочки целый пакет гигиенических салфеток и стала тереть ими своё сиденье. Потом она долго тёрла свои туфли, потом — руки. Надеждину стало обидно и страшно. В борьбе с микробами она совсем не замечала его. Так выходило, что в её жизни мужчины стоят на эволюционной лестнице ниже микробов, раз их даже не замечают. Надеждин и сам был чистюля, но быть в понимании этой женщины ниже микроба ни хотел нивкакую.

Уничтожив всех микробов, дама попросила у Надеждина зажигалку и пошла курить. Это восстановило потерянное было равновесие. Надеждин увязался за ней, поправ ещё один пункт своей «новой жизни». Но, увидев дымящуюся сигарету в её иезуитских губах, Надеждин ощутил вчерашнюю ночную дрожь и упёрся ладонью в подбородок, чтобы опять не начать стучать зубами и закашлялся.

Вдоволь накурившись, дама вернулась на место, достала зеркальце и стала «делать лицо». Надеждин остался в тамбуре и совсем впал в тоску. К счастью, была его остановка.

Свой поиск Надеждин решил начать с сельмага. Так как именно там он доставал свой бумажник в последний раз, покупая водку. Едва он перешагнул порог магазина, как лицо продавщицы расплылось в улыбке. Надеждин решил, что в этой деревне такая тоска и так мало народа, что продавщица рада любому покупателю.

Продавщица продолжала улыбаться, и не дожидаясь, пока он откроет рот, ошарашила его словами: «А я вас уже заждалась. Вы оставили у нас свой бумажник».

Надеждин оторопел. Его устоявшееся и уже начинавшее бродить мнение о людях было подорвано на корню. Как оказалось, в мире ещё оставались люди высокой души и большой доброты.

Надеждин растерялся. Мировое правительство давно травило русский народ вредными пищевыми продуктами: детей — радиоактивными йогуртами, молодёжь — пивом с убийственными добавками, остальных — «бодяжной водярой».

Власть в России, набравшись передового опыта из аналитических записок Алена Даллеса, стремилась уморить весь народ, ибо именно за это и под это ей давали денег, причём, немерено. Власть размножалась, остальные дохли, как мухи. В этом вертепе Надеждин начал задумываться над тем, что академик Лысенко, стойкий борец с генетиками, был не так уж и не прав. От генетиков сдохли даже тараканы. Но в этом магазине Надеждин купил хорошей водки, как будто до этой деревни ещё не дотянулась властная рука, а теперь ему ещё возвращали и бумажник.

— Виноват, — искренне произнёс Надеждин, — я совсем забыл, где его оставил. Поэтому хожу и ищу, просто так «наобум». И, видимо, сегодня мне везёт.

— Наш батюшка сказал бы по–другому — продолжила разговор продавщица, — Он сказал бы так: «Каждому по вере дано будет. — Я чувствовала, что вы придёте, и не за деньгами, а за фотографией. Уж больно вы похожи на женщину на ней. А раз так, то это не вы шли, а Господь вас вёл. Я и сама постоянно что–то теряю, но верю в Господа нашего и доверяю ему свою проблему, а он меня ведёт.

— Странная у вас деревня, — произнёс Надеждин, — власть у вас другая что ли, не нашего государства, не развратившая вас. Водка не бодяжная, люди честные.