Сергей Минутин - Странник и Шалопай

Потом дамы со сцены поцеловали друг друга в губы. С этого момента все секс — меньшинства стали орать в диком восторге. Жизнь возвращалась в этот город.

Две дамы со сцены не произносили слов, они были выше слов. Они привыкли ко всему и без слов. Они уже показали, что город, в который их привезли — это полная «жопа», но Родина не забывает своих сыновей и дочерей даже в «жопе». Родина их любит. Они снова поцеловали друг друга в губы. Народ неистовал. Наступало время показа фильма.

Свист, визг и дикий ор сменился поднятием к верху светящихся зажигалок и спичек. Мелким огнём хилой местной индустрии горожане встречали огромный «Титаник».

«Титаник» был призван показать всем горожанам, что плохо не только у них тут, а плохо везде, куда доплывают айсберги, и хороший айсберг может причинить бед не меньше, чем плохое, хоть и местное самоуправление. Мораль была ясна, как самоуправляетесь, так и живёте.

Эпизод, где «Титаник» уходит под воду в полной иллюминации, с горящими во всех каютах лампочками, предусмотрительно, был из фильма вырезан. Мало ли какие ассоциации могли возникнуть у горожан, а от этих ассоциаций «Единой России» мог грозить и раскол.

Дизелёк шумел, пассажиры «Титаника» тонули один за другим. Их, этих пассажиров, горожанам жалко не было. Было понятно, что на такой корабль Господь мог собрать только всю сволочь. Многие жалели, что это была сволочь тамошняя, а не местная.

Плавала и ни в какую не хотела тонуть только одна очаровательная барышня. Среди обломков корабля и льдин она чувствовала себя, как утка в тёплых днепровских водах. Пока она плавала, обломки энергосистемы страны напрягли все свои силы и дали свет.

Откуда не возьмись, появился мэр города и начал всех поздравлять с днём города, который, в честь такого праздника был переносён с весны на осень.

Но, горожане не стали досматривать фильм и слушать мэра. Спасутся или не спасутся эти гниющие капиталисты, им было всё равно, а мэр им и так давно и крепко надоел. Они только жалели, что этой падлы нет среди утопающих, а то они бы ещё и камни в него побросали. И не один из них в эту радостную минуты ОСВЯЩЕНИЯ не думал над тем, что это он его выбирал. А с другой стороны графы «против всех» уже не было, да и количество явившихся ни на что не влияло.

Горожане устремились по домам. Многие бегом, ибо со светом в дом могла придти другая напасть. Специалисты из энергосистемы страны, которых их рыжий вождь считал быдлом, вполне соответствовали этому определению и постоянно путали фазы. Тогда в квартире могло перегореть всё от лампочек, холодильников до телевизоров. А за три дня без света горожане забыли, что они включали, а что выключали, поэтому и бежали домой.

Надеждин в этой городской жизни активного участия не принимал. Вдали от площади он наслаждался тишиной. Это было его первое действие.

Надеждин решил, твёрдо решил, навсегда решил начать новую жизнь. Никаких женщин, никаких сомнительных удовольствий, никакого спиртного. Все инстинкты подавить, оставить только здоровый образ жизни и труд во благо всего человечества.

Он купил новую толстую тетрадь в клеточку и сел за написание вечного творения, которое по определению богов, должно было открыть людям новые грани их, пока ещё, по мнению Надеждина, абсолютно бессмысленной жизни. Он взялся наполнять людскую жизнь великим смыслом. Он правда забыл спросить человечество о том, надо ли ему наполнять свою жизнь великим смыслом. Вместо этого вопроса, обращённого к человечеству, он постоянно задавал вопрос, обращённый к самому себе: «Что я хуже других? Хуже тех, кто с посохом в руках, или в лесной глуши, или за монастырскими стенами, или в тиши кабинетов учил человечество жить?». Вопрос этот был чрезвычайно сладостен. Этот вопрос звал Надеждина на подвиг. Видимо, с отказом Надеждина от низменных инстинктов в нём проснулся высокий интеллект. Но всякий раз, как только он задавал себе этот вопрос, то в левое ухо, то в правое, Надеждину слышались слова Музы: «Надеждин, с вопроса: «Что я хуже других?» начинается закат человеческой жизни. Человек начинает массовый забег в общей толпе, и его душе приходят «кранты». Ты хочешь «кранты» в общей очереди?». Надеждин не хотел «крантов», он хотел счастья для всех.

Надеждин просидел над чистой тетрадью и день, и второй, и третий. На белом листе бумаги по–прежнему ничего, кроме его высыхающих слёз, не появлялось. Эти слёзы могли бы сказать человечеству больше, чем все книги, написанные для него другими авторами. Но человечество не видело слёз Надеждина, поэтому ни о чём не догадывалось. А Надеждин рыдал и заливал тетрадь слезами, как раз по причине осмысления сюжетов человеческой жизни. На этом осмыслении, ещё ничего не написав, он и иссяк.

Осмысливая жизнь человечества, Надеждин ковырял в носу и в ушах, смотрел в окно, почёсывал яички и грудь. Он страдал. Он не знал, с чего начать. И тут, во время чесания кончика носа указательным пальцем, его озарило. Надеждин вдруг ясно понял, что он прожил все библейские сюжеты, а других сюжетов человечество просто не знало, так как Библия была последней книгой, в которую мудрые люди переписали из других древних книг все сюжеты. Это не расстроило Надеждина. Он рассуждал просто и примерно так: «Раз я прожил все сюжеты, значит, я велик. Я прошёл всю земную жизнь. Весь земной лабиринт».

Но тут в ход его мыслей, спасая Надеждина от своих сестёр–муз, вмешивалась Муза — Каллиопа, которая шептала, как любимая женщина: «Не ты один. Твой мозг не должен быть равным диаметру твоего члена, он должен быть больше. Надеждин, перестань мучить интеллект, он у тебя не так уж и велик. Лучше молись, хотя бы на меня».

Надеждина эта мысль свыше сильно расстроила. Ему так приятно было осознать, что в чём–то он обошёл всех, и вдруг шёпот Музы: «Не ты один…».

— Наверное, — думал Надеждин, — так и есть, и до него все жизненные сюжеты прожили многие другие. Кому–то повезло больше — это тем, кто прожил их положительную часть. Кому–то меньше — это тем, кто застрял в отрицательных сюжетах. А кто–то прошёл весь лабиринт, кому–то, как и самому Надеждину, не повезло на все сто процентов.

Для обычного человека состояние Надеждина было подобно смерти. Это было нулевое состояние. Таких, как Надеждин, на Земле было чрезвычайно мало и хуже всего было то, что они друг друга не знали.

Остальным было проще. За счёт тех, кто проживал на Земле положительные сюжеты и достигал небесных высот, кормились черти. Они держали их за ноги и не давали оторваться от Земли.

За счёт тех, кто жил исключительно отрицательными сюжетами, сплачивались ангелы, они держали эти падшие душонки за головы, а часто за остатки волос, не давая им совсем пасть в земную преисподнюю.