Сергей Минутин - Странник и Шалопай

— У нас не деревня, у нас община. Главный у нас батюшка. Он нас учит так: «Чтобы получить, надо верить, чтобы воистину дать, надо любить». А как же можно красть, когда любишь. А водку мы не пьём, поэтому нам много её не надо. Мы её для приезжих продаём. Они хвалят, как и вы.

Надеждин снова почувствовал, что «налетел» в этом сельском магазине на что–то такое потаённо русское, родное.

Он и сам вдруг стал добрее и спросил: «Чем я могу отблагодарить вас?».

Продавщица ответила: «А вы купите килограмм конфет, а я их выставлю в вазе на прилавок и буду всех угощать. И будет в нашей общине день, как праздник, особенно у детей».

Надеждину стало тепло и хорошо, и оттого, что эта женщина ничего не просила себе, и от мысли, что он прикоснулся к какой–то неземной чистоте и пониманию жизни. А такие слова, как конфеты, праздник вернули его в своё детство. Глаза его заблестели от воспоминаний. Он купил мандарин, конфет, печенья, яблок и пряников. Ему ещё никогда не хотелось быть столь благодарным. Вместе с продавщицей он всё бережно разложил по вазам и поставил на стол. На столе лежали книги для обмена и чтения. Приходи и бери, только оставь запись о том, какую книгу взял.

Надеждин расчувствовался. Его мозг отказывался верить в то, что он видел. Во всех ближайших деревнях в магазинах вместе с бодяжной водкой продавали гробы, венки и памятники. Власть вещала в новостийных телепередачах, что она создала народу максимум комфорта. В одном магазине можно купить всё: и чем отравиться, и где упокоиться. Надеждин называл эту власть — тварями и скотами, но деваться от неё было абсолютно некуда. Так он считал. Но, оказывается, ещё остались не тронутые островки…

Надеждин поклонился продавщице и молча вышел из магазина.

Пока Надеждин ждал электричку, в его голову приходили мысли о Родине. Это были редкие мысли и редкие минуты счастья, в которых Надеждин любил свою Родину, как хороший сын любит своих родителей. Надеждин думал о том, что благодаря таким людям, как в этой общине, и существует Россия. Благодаря таким людям и он со — звучит России. Их милосердие передалось и ему. Он, как и они, зазвучал в унисон в одной большой любви ко всему на свете.

Он думал о том, что именно такие моменты так тянут на Родину с чужбины, и о том, что наверное память о таких моментах и называют ностальгией. Наверное, именно этих людей приносят в Россию аисты, чтобы они делали её лучше.

Но короткое счастье Надеждина заканчивалось, как и новый вдох.

Подошла электричка. Надеждин сел в неё и поехал туда и к тем, кто родился под российскими лопухами, репейниками и прочими сорняками и из–под них же управлял этой страной.

В городе его никто не ждал. Его городок с миллионным населением был близок к состоянию двух других древних городков: Содому и Гоморре. Причины для этого были веские.

В Соединённых Штатах Америки разразился финансовый кризис. В глухом, по меркам Нью — Йорка, провинциальном российском городке отключили тепло, а из кранов перестала течь вода.

Телерадиовещание связывало эти события с американским кризисом, с загадочным словом «ипотека». Одна шестая часть суши, плохо заселённая человечеством, это мудрёное слово услышала впервые. «Умные» телеведущие говорили, что это то же самое, что и местный ЖЭК, только у них. Хапнули много и слиняли, а мы теперь будет страдать, ибо от страданий нам отвыкать никак нельзя.

Телеведущим было виднее, они каждый день общались с министрами соцразвития, региональной политики, образования, МЧС и даже с президентом.

Народ им верил, ибо они были аккредитованы при правительстве, а значит ели из тех же мисок, а значит, знали все их мысли. Народ им верил, но молился за американцев, ибо так выходило, что пока Америка из кризиса не выйдет — ни тепла, ни воды в их городке не будет.

Но тут случилось самое страшное. Погас свет.

Надеждина мало интересовал американский кризис и связанные с ним российские трудности. Тяготы и лишения он научился стойко и мужественно переносить в прежние годы, он был вполне здоров и поэтому жизнь в России была ему в кайф. В России по–настоящему плохо было больным и детям, остальные в ней ухахатывались.

Что касается американского кризиса, то он и без математики догадывался, что от него плохо только тем, кто хранил украденное у российского народа — там в США. А там хранили свои капиталы только члены российского правительства и прислуживающие ему олигархи. Могли заставить вернуть. Надеждину их было не жаль.

У самого Надеждина, бодро шагающего в массе трудящихся, зарплата, а вместе с ней и капитал, были такими маленькими, что в исторические времена даже Карл Маркс его бы не заметил и не написал бы своих бессмертных книг, а во времена современные даже аборигены в набедренных повязках проткнули бы своего вождя деревянными копьями, если бы он им отдавал столько из их общей добычи. Но аборигены жили в Австралии, а рядом с Надеждиным жили племена ещё более дикие.

У этих племён не было ни своего Карла Маркса, ни своих аборигенов. Народу, из которого происходил Надеждин, было всё глубоко «по хрену». Он был свят по определению. Он не любил ни денег, ни вождей, ни себя. Ему было всё равно. По крайней мере, так думал Надеждин, пока не погас свет.

Произошёл крайний случай. Сначала Надеждин отнёсся к этому событию радостно. Без воды, без тепла и без света из–под одеяла можно совсем не вылезать. До весны ещё далеко. Спи себе, соси лапу, как мишка косолапый, в наступившей тишине.

Надеждин даже решил, что это добрые ангелы дают стране передышку в связи с американским кризисом. Чтобы народ впотьмах успокоился, проникся любовью к своим вождям, которые свою страну до кризиса не довели, а только в него интегрировались.

Но покой длился недолго. Бог, конечно, не спал, но черти были проворней.

Первый день без света, воды и тепла народ в городке пережил радостно, как и сам Надеждин. До срока закрылись магазины, офисы, предприятия. Из школ разбежалась по домам вся детвора. Весь народ радостно спешил домой. А что дома? Тишина и холодрыга. Что делает Америка по выходу из кризиса — не слыхать. Кто в кого врезался, и кто кого пристрелил — не видать. У какой Анфисы грудь больше, а у какой зад крепче — не понять. Потух голубой экран.

Вместе с этим «окном в мир» погасла и вся городская жизнь. Весь её досуг и отдых. Это был стресс для горожан. Они искали выход. Они лезли под одеяла. Они обнаруживали там друг друга. Мужья жён. Жёны мужей. Мужья, гладя округлости своих жён, вспоминали телеведущих, а жёны, лишённые всех телесериалов сразу, были готовы на всё. У них прошли все циклы, климаксы, головные боли и другие болезни, ибо их лишили рекламы таблеток и тампонов.