Джуд Морган - Тень скорби

— Пожалуй, пойду за ней, — растерянно пробормотала Шарлотта. — На самом деле я просто проговорилась, ты ведь знаешь.

— Не думаю, что в этом есть нужда. — Энн едва заметно улыбнулась. — Эмили как дерево: горит быстро и начисто.

— Я, пожалуй, все равно пойду…

Шарлотта в любом случае не против выйти из дома. С тех пор как она вернулась из Лондона, пасторское жилище стало казаться маленьким и не таким уютным: словно промокшая одежда, которая села прямо на тебе.

Она открывает входную дверь и обнаруживает мистера Николса, поднимающегося по ступенькам: довольно бесшумно для человека с таким крепким телосложением. Он окидывает Шарлотту тем воодушевленным пронзительным взглядом, который так ее раздражает: как будто увидеть ее в хоуортском пасторате — это огромный и непостижимый сюрприз.

— Мисс Бронте. Вы ищете сестру? Она только что свернула на тропинку к пустошам.

— Спасибо, мистер Николс.

Он с излишней поспешностью делает шаг в сторону, уступая Шарлотте дорогу, как будто они находятся в каком-нибудь узком коридорчике. Потом удивляет ее, говоря:

— Могу я чем-нибудь помочь, мисс Бронте?

Шарлотта всерьез задумывается над вопросом, потому что он весьма любопытен, и ставит перед собой задачу вообразить какую-нибудь ситуацию, в которой мистер Николс мог бы оказаться полезным. Но тот, похоже, принимает ее усилия за пренебрежительное молчание и, нахмурившись, входит в дом.

Шарлотта с трудом догоняет длинноногую разгневанную Эмили. Да, по-прежнему разгневанную, и это ясно видно по тому, как она молниеносно отворачивается от нее, бросая на ходу:

— Так на кого ты пытаешься произвести впечатление на этот раз?

Шарлотта, выдержав паузу, отвечает:

— Бояться — это нормально, Эмили. Все чего-нибудь боятся.

Эмили испепеляет сестру взглядом, но пламя идет со дна глубокой шахты предательства и горя: так смотрит обиженный верный пес, которого ни с того ни с сего пнули. А когда Эмили вновь отворачивается, чтобы продолжить путь, Шарлотта понимает, что теперь ей вряд ли удастся ее догнать.

Энн, оставшись в одиночестве, гладит Пушинку, уткнувшуюся изящной головой ей в колени, и читает отзывы на книгу.

— Только послушай, Пушинка. По-видимому, несмотря на силу таланта и верность природе, я также психически нездорова, склонна к грубости, жестока и питаю пристрастие к оскорбительным темам, как и все эти Беллы. Что ты на это скажешь?

Она поглаживает мягкое ухо собаки, и туман, который покрывает ее глаза и гнет печатные буквы, быстро рассеивается. Вся хитрость в избавлении от слез заключается в том, чтобы не моргать. Она давно уже этому научилась.

Эмили нет полдня. Шарлотта наконец выслеживает сестру в ее голой маленькой спальне, где та сидит, съежившись, на кровати и растирает большие, затянутые в чулки ступни.

— Это тебе. — Шарлотта протягивает руку. — Смотри, побег вереска. Я сорвала его для тебя.

Эмили оскаливает зубы.

— Значит, от одного сентиментального жеста все вдруг снова станет хорошо.

— Такие случаи известны. — Шарлотта садится на кровать. — Особенно в романах. Ты, должно быть, изрядно сегодня находилась.

— Дошла до самого Лондона, где объявила им всем, что Эллиса Белла не существует, и исчезла в облаке дыма. — Эмили слепо хватает руку Шарлотты и крепко прижимает к щекам и ко лбу, точно холодный компресс. — Это было неправильно… то, что я тебе сказала. На самом деле ты не такая. Я просто боюсь, что ты не заботишься о себе и однажды погубишь себя.

— Значит, от одного сентиментального объяснения все вдруг снова станет хорошо, — с улыбкой говорит Шарлотта; ее голос немного дрожит.

— Я боюсь писать, — признается Эмили, не обращая внимания на реплику сестры и изучая вены на тыльной стороне ее ладони. — Но все со временем наладится, верно?

— Все со временем наладится. Доверься мне.

— О, я верю. Я всегда тебе доверяла. Быть может, в этом моя беда. Нет, я не хочу сказать, что ты меня подводила или что-то в этом роде, я имею в виду, что я перекладываю решения на тебя. Значительную часть того, что люди называют жизнью, я перекладываю на тебя, Шарлотта. — Эмили вздрагивает: из коридора доносится внезапный раскат спотыкающегося, шаркающего шума. — О Боже, это опять он. Пока вас не было, у него случился очередной из тех странных коротких припадков, который заставил его повалиться наземь. Кошмары.

Шарлотта выходит вслед за Эмили в коридор и обнаруживает Брэнуэлла на вершине лестницы, угрюмо подпирающего стену. Он выглядит ужасно, но ведь если кто-то постоянно выглядит ужасно, перестаешь это замечать и уже не различаешь степени ужасности.

— Проклятая темная старая дыра. Смотрите, летний день, а как темно. Как темно… — Брэнуэлл потерял на секунду равновесие и чуть не полетел вниз. Затем он дернул головой, пытаясь смести с глаз длинные космы спутанных волос. Когда он в последний раз стригся? — Что с вами такое?

— Ничего, Брэнуэлл, — говорит Шарлотта. — Мы не ссорились.

А потом недоумевает, зачем она это сказала.

Папа приглашает их — трех — выпить чаю у него в кабинете. Отсутствие тетушки пульсирует болью, как рана на месте вырванного зуба.

— Я не уверен, мои дорогие, согласны ли вы и будете ли рады пожать плоды своих наблюдений, но я полагаю, что необходимо снова позвать к Брэнуэллу мистера Уилхауса. Знаю, они с Брэнуэллом не ладили, и, честно говоря, он не мистер Эндрю, которого нам так недостает. Но, тем не менее, он врач. А я чувствую необходимость в совете врача. Скажите со всей искренностью, что чувствуете вы.

— Для начала нужно будет добиться согласия Брэнуэлла на такой визит. Иначе он вообще не подпустит к себе мистера Уилхауса, — говорит Шарлотта. — А сделать это будет нелегко. Он такой несдержанный и раздражительный.

— Да, это так… В последнее время здоровье Брэнуэлла кажется настолько подорванным его… его привычками, — осторожно произносит папа, — что я сомневаюсь в его способности оказать сопротивление, так сказать. Если бы я настаивал…

— Но, папа, что, по-твоему, может сделать доктор? — спрашивает Эмили. — Прекратить его пьянство?

От прямолинейности Эмили, кажется, задрожал чайный сервиз. Папа поморщился.

— Хороший доктор может помочь найти решение этой проблемы… вероятно. Но меня беспокоит вред, который Брэнуэлл наносит своему здоровью этими пристрастиями. Совсем недавно, ночью, меня насторожило его дыхание. На мой взгляд, это не просто одышка, вызванная интоксикацией, и не акцентированное дыхание, которое принято связывать с delirium tremens.

Теперь Шарлотта встревожена: когда папа начинает объясняться многосложными словами, это означает, что ему на самом деле не по себе.

— Есть еще… слабость от настойки опия, — тихо предлагает версию Энн. — Она могла оказать свое вредоносное влияние. Но в любом случае, папа, давайте пошлем за доктором. А вдруг это станет для Брэнуэлла толчком, поможет ему изменить образ жизни.