Питер Абрахамс - Горняк. Венок Майклу Удомо

Хорошо было смотреть ей в глаза и видеть, что она рада ему.

— Я не сердился, — сказал он.

— Я тебя очень огорчила.

— Это ничего, — сказал он. — Давай понесу твою сумку.

Он отобрал у нее сумку. Она с улыбкой взяла его под руку. Чуть прижалась к нему, и в глазах ее были тепло и любовь, и Кзума был счастлив. Все остальное забылось. Элиза с ним, опирается на его руку, и он чувствует тепло ее тела и в голосе ее нежность. Что из того, что когда-то она его обидела? Сейчас она с ним, и прильнула к нему, и на губах ее улыбка, а в глазах свет. Сейчас — только это и важно. Не вчера, не вчерашнее.

— Это ничего, — повторил он твердо.

Элиза потрепала его по руке.

— Это было очень дурно, — сказала она.

— Нет, — возразил он. — Если мужчина любит женщину, значит — любит, вот и все. Ничего тут нет ни дурного, ни хорошего. Есть только любовь. Что плохо, так это если мужчина любит женщину, а она его нет. Но если он любит ее, а она его, тогда плохого быть не может. А я тебя так люблю, что тебе меня любить не может быть плохо.

Он ждал, с тревогой глядя на нее. Взгляд ее смягчился, она крепко сжала его руку.

— А если мужчина любит женщину, а она его не любит, почему это плохо?

— Потому что мужчина тогда страдает.

— А может, та женщина для него не годится.

— Может быть. Но когда мужчина любит, он любит.

— И ты будешь счастлив, если я буду тебя любить?

Они остановились перед домом. В глазах Кзумы она прочла ответ на свой вопрос. И в этом ответе была такая сила чувства, что она не могла оторвать от Кзумы глаз. Он увлек ее, как увлек в субботу ночью. Казалось — они одни на свете. Только он и она во всем огромном мире.

— Ты меня не звал в субботу, а я к тебе пришла. Почему? И я всегда с тобой ссорюсь. Почему? А когда тебя нет, ты мне нужен. Почему? У мужчины и женщины всегда так. Ты мужчина. Тебе бы знать. Слушай, Кзума, я твоя женщина. Хочу я того или нет — но это так. И я не могу иначе. Просто я твоя женщина. Но ты должен быть со мной сильным, потому что я плохая.

Она цеплялась за его руку. Дрожащие губы улыбались, а в глазах блестели слезы.

— Тебе столько всего нужно, а зачем? Вещи белого человека, и вдобавок мужчина, который умеет читать книги и говорить с тобой на языке белых. Вещи я мог бы тебе подарить, если работать как следует. Но книги читать я не умею и говорить на языке белых тоже не умею. Ну и что?

— Это безумие, — сказала она и потупилась. — Это мое безумие, и когда оно на меня находит, не давай мне тебя обижать, оставляй меня в покое, и когда пройдет, я опять буду хорошей. Когда найдет, ты просто уходи, а когда вернешься, все уже будет как раньше. Я люблю тебя, Кзума, я твоя женщина. Я так хочу. — И в голосе ее были слезы.

Но через минуту глаза ее прояснились, он уже не видел в них ни слез, ни теней, а только любовь. Он обнял ее крепко и прижал к себе.

— Это хорошо, — сказал он с убежденностью победившего мужчины. И, улыбнувшись ей, встретил ответную улыбку.

Прохожие смотрели Искоса, как они там стоят, прижавшись друг к другу, глядя друг на друга, и, кивнув с понимающим видом, шли дальше.

— Жизнь хороша! — сказал он.

Ему хотелось крикнуть это во весь голос. Всем и всюду сказать, что жизнь хороша.

— Да, — сказала Элиза.

— Ты красавица, — сказал он.

— Нет…

— В самом деле. Я, когда в первый раз тебя увидел, сразу подумал: вот красавица. Такой красивой женщины я еще никогда не видел. И это правда.

— Глаза влюбленных лгут, — сказала она.

— Это поговорка лжет, — сказал он.

Оба рассмеялись, и он подумал, что впервые слышит ее смех и что смех у нее хороший. Словно звенят сразу много нежных, мелодичных колокольчиков.

— Пошли в дом, — сказала она, оглянувшись. На улице стояли два мальчугана, злорадно на них уставившись.

На веранду вышла Мейзи и одним зорким взглядом оценила всю картину.

— Еда готова.

Кзума и Элиза следом за нею вошли в дом.

Все уже сидели за столом. Ужинали наспех, потому что уже появились первые гости.

Лия взглянула на Кзуму и Элизу и рассмеялась коротко, громко, хрипло.

— Так! Явились наконец вместе — кобель и сучка. Это хорошо. А то мне уже надоело. Ну, что стали? Ешьте. Оттого что вы влюблены, я свою вечеринку откладывать не намерена.

Элиза усадила Кзуму на скамью.

— Она нам добра желает, — шепнула Элиза. — Ты на ее язык не обижайся.

— Знаю.

Лия встала и посмотрела на Мейзи. Взгляд ее смягчился. Потом она обхватила Мейзи за плечи и ласково ее притиснула.

— Пошли, Мейзи. Нам предстоит много работы и много веселья. Ты будешь хозяйкой на празднике и откроешь праздник, и вообще распоряжайся, ладно?

— Это будет очень хорошо, — сказала Опора.

— Я сама хотела открыть праздник, — сказала Элиза.

— Ты лучше за своим мужчиной присматривай, учительница! — цыкнула на нее Лия и увела Мейзи во двор, где уже собрался народ и музыканты настраивали инструменты.

— Сегодня ты должна быть счастливая, — сказала Лия.

— А я и есть счастливая, — сказала Мейзи и ласково к ней прижалась.

— Так беги, начинай танцы. И смейся, голубка, смех у тебя хороший. От него и другие будут смеяться. Беги.

Мейзи выступила вперед, подняла руки. Разговор замер, музыка притихла. Став под лампой, прикрепленной к веревке для белья, она призвала всех — пусть забудут свои заботы и будут счастливы, ибо счастье— это хорошо. И запела песню о счастье. Музыка была теплая, бодрая. Голос Мейзи — с хрипотцой, теплый. И в глазах опять загорелся смех. В ее голосе. В руках.

В том, как она стояла, и как открывала рот, и как смотрела на всех. Все это ощущали, и это сказывалось в их глазах и улыбках.

— А теперь танцуйте! — крикнула Мейзи и ухватила за рукав какого-то стройного юношу.

Лия улыбнулась уголком рта и поспешила смахнуть слезу.

— Вот кто хорош-то.

— Да, этот Кзума — дурак.

Лия стремительно обернулась. Она и не знала, что Опора рядом.

— Я с тобой не говорила, старуха.

Та улыбнулась:

— Знаю. Ты говорила сама с собой, но я услышала. И это правда. Кзума — дурак.

— Элиза очень хороша.

— Знаю. А он все равно дурак.

— Мужчина не дурак, старуха, если берет женщину себе по вкусу.

— Но все мужчины дураки, когда берут таких женщин.

— Глупая ты, Опора. Разве подойдешь к мужчине, разве скажешь ему: «Вот для тебя женщина. Люби ее». Мужчина сам полюбит, в этом все дело.

— Знаю, милая. Разве не так было с Папашей…

Лия стиснула ее руку.

— Вот и всегда так, — сказала Опора и глубоко вздохнула.

Подошла какая-то старуха и увела Опору. Лия постояла, глядя на праздник. Начался он хорошо. И дальше пойдет хорошо. А потом, через несколько дней, она разберется с Дладлой, ведь праздник-то в его честь. Отмечается день, когда она узнала, кто ее выдает.

Посреди двора горел огромный костер. От него шло тепло, люди снимали пальто и накидки. Лия подозвала каких-то юношей и велела развести костры поменьше в разных концах двора.