Пэлем Вудхауз - Киватель

-- А чего такое?

Уилмот решил открыться замечательному ребенку.

-- В общем, так...

-- Как?

-- Ну, вот так.

-- А чего?

-- Я ж говорю. Она мне от-ка-за-ла. Замуж за меня не выйдет.

-- За кого?

-- За меня.

-- Не выйдет?

-- Нет!

-- Ну, дела, -- сказал чудо-ребенок.

-- Да уж...

-- Ну, положеньице! Я так думаю, вам худо.

-- Точно. Хуже некуда, -- признался Уилмот, тихо плача. -- Что делать?

Джонни поразмыслил.

-- Вот что, -- сказал он. -- Подальше есть еще одно местечко. Пошли туда.

-- Пошли, -- согласился Уилмот. -- И в Санта-Монику.

-- Это потом. Сперва -- в местечко, потом -- в Монику. Увидим новые лица...

-- Уж этого там хватает.

-- Значит, пошли.

Наутро, в 11.00 мистер Шнелленхамер ворвался в большом волнении к своему компаньону, мистеру Левицкому.

-- Знаете что? -- сказал он.

-- Нет. А что?

-- Приходил Джонни Бингли.

-- Если хочет прибавки, сошлитесь на депрессию.

-- Прибавки! Да ему и этого много!

-- Кому, Джонни? Кумиру американских матерей? А как же улыбка сквозь слезы?

-- Если эти матери узнают, что он карлик, да еще не первой молодости...

-- Кроме нас с вами, не знает никто.

-- Да? Вчера он надрался с одним моим кивателем. Говорит, вроде бы не признался, но между тем моментом, когда их вышвырнули от Майка, до того, как он тыкнул вилкой лакея, у него выпадение памяти.

-- Какой это киватель?

-- Маллинер.

-- Если он скажет газетчикам, Джонни конец! А у нас контракт еще на две картины, 250 тысяч каждая.

-- Вот именно!

-- Что нам делать?

-- Если б я знал!

Мистер Левицкий подумал.

-- Надо выяснить, что известно Маллинеру.

-- Но спросить нельзя!

-- Мы за ним последим. Какой он?

-- Идеальный киватель. Тихий. Вежливый. Как это, на "п"...

-- Поганый?

-- Предупредительный. Тихий, вежливый, пунктуальный, предупредительный.

-- Ну, тогда все просто! Если он будет... ну, наглый или хамоватый, мы и поймем: "Знает!"

-- А дальше что?

-- Подкупим. И как следует, мелочиться некогда. Мистер Шнелленхамер вцепился в собственные волосы.

-- Хорошо, -- сказал он, когда боль утихла. -- Да, другого пути нет. Скоро у меня совещание. Он там будет.

-- Значит, следим за ним, как рысь.

-- Кто?

-- Рысь. Дикая кошка. Очень любит следить.

-- Да? Ну ладно. Я думал, рысь -- это что-то такое, у лошади.

Страхи несчастных магнатов обоснованы не были. Если мой родственник и слышал роковую тайну, он ее забыл. Входя в кабинет шефа, помнил он только о том, что при любом движении голова у него треснет.

Однако м-р Шнелленхамер тронул за рукав м-ра Левицкого.

-- Видели?

-- Что?

-- Его. Трясется, как одержимый.

-- Да?

-- Еще бы.

Действительно, Уилмот вздрогнул, но лишь потому, что шеф оказался абсолютно желтым. Он и сам по себе не поражал красотой, а теперь, тускло-шафрановый и не очень четкий, произвел такое впечатление, что родственник мой задрожал, как соленая улитка.

Мистер Левицкий вдумчиво глядел на него.

-- Не нравится он мне.

-- Мне тоже, -- поддержал его мистер Шнелленхамер.

-- Смотрите, закрывает лицо руками.

-- Видимо, знает все.

-- Да, наверное. Что ж, начнем. Когда придет время кивать, он себя и выдаст.

Уилмот очень любил такие совещания. Делать почти ничего не надо, люди интересные. Но сегодня тут собралось одиннадцать самых нудных сценаристов, да и вообще с той самой поры, как он утром взял льда из холодильника, его томила какая-то меланхолия. Будь он героем русского романа, он бы пошел в амбар и повесился. А так -- сидел очень прямо и смотрел перед собой.

Многим он напомнил бы хорошего, многодневного утопленника; но мистер Шнелленхамер видел в нем леопарда перед прыжком, о чем и сообщил компаньону.

-- Простите, -- осведомилась Мейбл, сидевшая с ним рядом, -- как вы сказали, "Лео Пард"? Это новый актер?

-- Нет-нет, -- спохватился шеф. -- Частный вопрос, не для стенограммы. На чем мы остановились?

-- Кэбот Деленси сидит на айсберге. Перед его взором проплывают картины былого.

-- Какие?

-- Вы не сказали.

-- Ну, вот и выясним, -- сказал шеф. -- Что там у него проплывает?

Молодой человек в очках, который вообще-то мечтал открыть магазинчик, предположил, что Деленси украшает витрину пупсами и фестонами.

-- При чем тут пупсы? -- рассердился шеф.

Автор проекта полагал, что они способствуют торговле.

-- Чушь! -- воскликнул мистер Шнелленхамер. -- Он миллионер, а не торговец.

Пожилой субъект предложил воспоминания об игре в поло.

-- Ерунда, -- сказал шеф, -- Какое поло? Мы должны иметь в виду обычных, скромных жителей Среднего Запада. Верно я говорю?

-- Да, -- сказал Первый Поддакиватель.

-- Да, -- сказал Второй.

-- Да, -- сказал и Третий.

Киватели кивнули. Уилмоту показалось при этом, что в шею ему вонзили раскаленный щуп. М-р Левицкий дернул за рукав м-ра Шнелленхамера.

-- Видели, какой взгляд?

-- Да. Мрачный. Злобный. Значит, следим.

Совещание продолжалось. Все что-нибудь да предложили, но решил проблему сам шеф.

-- Придумал, -- сообщил он. -- Сидит он на этом айсберге и вспоминает поло. Колоссальная сцена! Ясное дело, спорт. Верно я говорю?

-- Да.

-- Да.

-- Да.

Уилмот поспешил кивнуть и удивился, что голова еще держится.

Этот тихий, вежливый, предупредительный кивок успокоил шефа. Он вздохнул с облегчением. Он расцвел. Он начал ясно и громко:

-- Итак, одно видение -- поло. Нужно второе, в лирическом ключе. Что-нибудь связанное с женщинами. Романтическая нота.

Молодой человек в очках предложил показать, как Деленси продает красивой барышне индейские вышивки бисером, и глаза их встречаются; но где?

Мистер Шнелленхамер стукнул по столу.

-- Какие вышивки? Что он, приказчик? Глаза -- да, встречаются, но где? В старом саду. Жужжат пчелы, воркуют горлинки, шелестит листва. Ти-хо! Весна, ясно? Красота, ясно? Трава... э... зеленеет. Почки... э-э...

-- Краснеют? -- подсказал мистер Левицкий.

-- С чего им краснеть? Ну, почки...

-- Варятся? -- проснулся один сценарист.

-- Простите, -- заметила секретарша, -- почки не варят, а тушат.

-- Это не те!

-- Да-да, конечно, -- огорчилась Мейбл. -- Тут совсем запутаешься. Почки, птички...

-- Будут и птички, -- радостно пообещал шеф. -- Какие хотите. Особенно кукушка. Такой комический штришок. Значит, сад, он, она, объятие (помните о цензорах!), и вдруг мы слышим "Ку-ку! Ку-ку!" Так?

-- Да.

-- Да.

-- Да.

Киватели готовились кивнуть, когда раздался чистый девичий голос:

-- Простите, мистер Шнелленхамер, не так.

Воцарилось мертвое молчание. Одиннадцать сценаристов застыли, не веря своим двадцати двум ушам. Мистер Шнелленхамер едва не задохнулся. Такого с ним не бывало.

-- Что-вы-сказали? -- выговорил он.

Мейбл смотрела на него, как Жанна д'Арк -- на инквизиторов.

-- Кукушка, -- объяснила она, -- произносит не "Ку-ку", а "У-ку". Особый звук, между "ъ" и "у".