Пэлем Вудхауз - Киватель

П.Г.ВУДХАУЗ

КИВАТЕЛЬ

Когда в кинотеатре "Сладостные грезы" пошел новый фильм "Мой малыш", у нас начались бурные споры. Четыре зрителя явились в "Привал рыболова" после первого же сеанса, и разговор, естественно, обратился к малолетним звездам.

-- Я так думаю, -- сказал Ром, -- это все карлики.

-- Да, говорят, -- поддержал его Виски-с-Содовой, -- на каждой студии есть специальный человек, который ездит по циркам. Найдет хорошего карлика -- хапц! -- и в Голливуд.

Почти непроизвольно мы обернулись к мистеру Маллинеру, как-то чувствуя, что этот кладезь премудрости даст окончательный ответ. Ответил он не сразу, сперва отхлебнул горячего виски с лимоном.

-- Проблема эта, -- сказал" он в конце концов, -- волнует умы с тех самых пор, как малолетние полипы вошли в моду. Одни полагают, что ребенок не может быть таким противным, другие -- что приличный карлик так низко не опустится. Но кто сказал, что карлики приличны? Сложный вопрос...

-- Возьмем хоть сегодняшнего... -- сказал Ром. -- Этого Джонни Бингли. Чтоб мне треснуть, если ему восемь лет!

-- В данном случае, -- признал мистер Маллинер, -- интуиция вас не подвела. Джонни пошел пятый десяток. Я точно это знаю, так как он играл важную роль в судьбе одного из Маллинеров.

-- Ваш родственник -- тоже карлик?

-- Нет. Он -- киватель.

-- Кто-кто?

Мистер Маллинер улыбнулся.

-- Нелегко объяснить мирянину тонкости кинопроизводства. В общих чертах, киватель -- вроде поддакивателя, но ниже рангом. Поддакиватель сидит на совещаниях и говорит "Да". Ему вторят второй поддакиватель и третий, иначе -- младший. А уж после них вступают в дело киватели. Есть и неприкасаемые, так называемые "запасные киватели", но их я касаться не буду. Мой дальний родственник Уилмот был кивателем в самом чистом виде. Конечно, он хотел подняться выше, особенно -- когда влюбился в Мейбл Поттер, секретаршу Шнелленхамера, возглавлявшего корпорацию "Перфекто-Зиззбаум".

Огромную разницу в их положении смягчала любовь к птицам. Уилмот вырос на ферме, Мейбл начинала творческий путь, изображая птичье пение.

Общность интересов обнаружилась в то утро, когда, проходя мимо съемочной площадки, Уилмот услышал взволнованный голос своей богини.

-- Конечно, это не мое дело, -- говорила она, -- но я просто потрясена...

-- Ладно, ладно, -- успокаивал ее режиссер.

-- ...что вы м н е объясняете про кукушек! Я куковала по всей Америке. Не говоря о гастролях в Англии, Австралии и...

-- Я знаю, -- вставил режиссер.

-- ...Южной Америке. Подождите, съезжу домой, привезу вам рецензии из...

-- Знаю, знаю, знаю.

Мейбл выскочила с площадки, и Уилмот обратился к ней с почтительным умилением:

-- В чем дело, мисс Поттер? Не могу ли я чем-нибудь помочь?

Мейбл тряслась от рыданий.

-- Нет, вы послушайте! -- вскричала она. -- Они меня попросили озвучить кукушку, а этот неуч говорит, я неправильно произношу!

-- Какая подлость!

-- По его мнению, кукушка выговаривает "Ку-ку". Нет, вы представляете? Да всякий знает, что это "У-ку"!

-- Естественно! Одно "к", два "у".

-- Как будто у нее что-то с нёбом.

-- Или с горлом.

-- Ъ-ку, ъ-ку. Вот так.

-- Именно.

Прелестная Мейбл с интересом поглядела на него.

-- Вы их хорошо знаете.

-- Я вырос на ферме.

-- Меня просто мутит от этих режиссеров!

-- И меня, -- поддержал ее Уилмот и решился: -- Мисс Поттер, а не зайти ли нам в буфет?

Она охотно согласилась. Так началась их дружба. Каждый день, улучив минутку, они сидели в буфете или на ступеньках какого-нибудь дворца. Уилмот смотрел на нее, а она, нежно сияя, как всякий творец в минуты творчества, выводила песню иволги или более грубой птицы "африканский канюк". Иногда, напрягая горло, она куковала "Ъ-ку, ъ-ку".

Однако на вопрос, согласна ли она стать его женой, она ответила: "Нет".

-- Ты мне нравишься, -- продолжала она. -- Может быть, я тебя люблю. Но я не выйду замуж за холуя.

-- За кого?

-- За холуя. За раба. За пеона. Ну, что это -- кивать Шнелленхамеру! Поддакиватель, и то противно, а уж киватель... По привычке Уилмот кивнул.

-- Я горда, -- продолжала Мейбл. -- Я не довольствуюсь малым. Тот, за кого я выйду, должен быть царем среди людей... ну, хотя бы директором картины. Чем выйти за кивателя, я лучше умру в канаве.

Тут бы заметить, что при голливудском климате в канаве особенно не умрешь, но Уилмот вместо этого взвыл, как дикий селезень, и начал с ней спорить. Ничего не вышло.

-- Останемся друзьями, -- подытожила беседу она и, бросив "Ъ-ку", скрылась.

Человеку в такой ситуации остается один выбор -- или уехать на Запад и начать там новую жизнь, или топить горе в вине. Уилмот и так был на Западе, а потому все больше склонялся ко второму варианту.

Как все Маллинеры, родственник мой практически не пил. Если бы любовные дела были в порядке, он удовольствовался бы пломбиром или молоком с солодом, но сейчас требовалось что-то другое.

Он знал, что на Голливудском бульваре есть место, откуда, если ты постучишься дважды и засвистишь "О ты, моя страна", выглянет усатая физиономия. Она скажет: "Да", ты ответишь "Мир и дружба", после чего тебе откроют путь к погибели. Поскольку это ему и требовалось, Уилмот часа через полтора сидел за столиком и чувствовал себя намного лучше.

Трудно сказать, когда он заметил, что напротив сидит еще кто-то. Во всяком случае, подняв в очередной раз бокал, он встретил чистый взгляд истинного Фаунтлероя, а точнее -- того самого Джонни Бингли, которого вы, господа, сегодня видели.

Удивился он не очень сильно. На этом этапе человек не удивится и слону в костюме для гольфа. Но заинтересовался и сказал: "Здрасьте".

-- Здрассь, -- отвечало дитя, подкладывая льда в бокал. -- Не говорите Шнелленхамеру, у меня в контракте особый пункт.

-- Кому не говорить?

-- Шнелленхамеру.

-- Как пишется?

-- Не знаю.

-- И я не знаю, -- признался Уилмот. -- Но сказать -- не скажу.

-- Что?

-- Да вот это.

-- Кому?

-- Ну, ему.

-- А чего не скажете?

-- Забыл.

Они помолчали; каждый думал о своем.

-- Вы не Джонни Бингли? -- поинтересовался Уилмот.

-- Кто?

-- Вы.

-- Что?

-- Бог его знает.

-- Так чего надо?

-- Моя фамилия Маллинер. Да. Маллинер. И все.

Собеседник то сплывался, то расплывался. В конце концов, его дело. Хочешь -- расплывайся. Главное -- сердце, я так считаю.

Мысли эти побудили сказать:

-- А вы хороший парень.

-- И вы.

-- Значит, оба?

-- Ну!

-- Один и один -- два, -- уточнил скрупулезный Уилмот.

-- Точно.

-- Два, -- повторил мой родственник, загибая пальцы, а кого? Дже-нет-ле-ме-на. Вот! Хорошие люди, джен-те-леме-ны. Один и один. Нет, два и два. Это вроде четыре? А нас двое... Ладно, не в том суть. Бингли, мне худо.

-- Ну!

-- Худо. Ду-ша бол-лит. Ик! В общем, душа болит.