Тарьей Весос - Рассказы

А лось был уже здесь, он появился внезапно. Воздух вокруг него был словно заряжен. Все напряженно вслушивались в тишину — и тут в кустах громко затрещало, и оттуда выскочил лось. Он и вправду был невероятным чудом.

Дети закричали:

— Лось!

— Прямо на нас!

— Поднимите меня!

Что они видели? Они так этого и не поняли. Их словно подхватило и унесло ввысь.

А старик уже не слышал детских криков. Он весь устремился к тому, что сулило ему обновление: к золотому сияющему потоку света, струящемуся сквозь листву, словно посланному самим солнцем. В этом ослепительном свете к старику вернулось все, что он когда-то имел: сила, полнота бытия, вера в чудеса, благоухание молодости и зрелости. Все это обрушилось на него. Дети, обступившие старика, заразили его своим учетверенным возбуждением, которое хлынуло в его изношенные сосуды, потерявшие способность расширяться. Они не могли не лопнуть.

И они лопнули по старым швам. Все исчезло в мгновенной вспышке. Навсегда. Тело преградило детям путь.

Они так крепко держались за старика, что, падая, он увлек их в траву. А лось промчался мимо, просто промчался мимо.

Лошадь была длинноногая и шла размашистым шагом — вперед и вперед.

Правили лошадью два подростка — хозяйский сын Юн Хоггет и Нильс, его одногодка и помощник, — оба одинаково круглолицые. Они ехали в пустых санях по заснеженному склону, путь предстоял неблизкий — в горы за сеном. Домой они вернутся поздно вечером. Дорогу на север проложили другие, кто уже ездил туда. Там, высоко в горах, в сараях с душистым сеном, будто притаилось лето, скрывая одному ему ведомую тайну.

С летом было связано много приятных воспоминаний, и мальчики весело насвистывали. Но вот жгучий мороз сковал им губы, и свист сам собою умолк. Впрочем, свистеть можно и про себя. Они уже взрослые, и позади у них — чудесное лето.

Однако вскоре им стало не до свиста.

Далеко от дома, посреди белой пустыни, где из сугробов торчали редкие деревца, большая тяжелая лошадь вдруг провалилась.

Здесь были болота и топи. Сейчас, припорошенные снегом, опасные места были незаметны, да мальчики не очень-то хорошо и знали их. Они как раз свернули с дороги, чтобы по снежной целине добраться до своего сарая. Ледяная корка, покрытая снегом, не выдержала тяжести, и лошадь с громким всплеском провалилась. Бурая стылая вода сомкнулась над ее спиной. Ноги лошади уперлись в дно, из воды выступала только голова и часть гривы.

В тот же миг лошадь заржала. Странно, необычно. Как мало, в сущности, знают люди о конском ржании — казалось, в воздухе пронеслась черная тень.

Мальчикам стало жутко. Лошадь выкатила глаза, показав белки. Сани застряли в снегу. Юн с Нильсом соскочили на землю — передок саней ушел в воду. Лошадь взметнулась на дыбы и забила передними ногами, но ей мешали оглобли, она плюхнулась обратно и завязла еще глубже.

Они засуетились.

— Может, позвать людей? — крикнул Нильс.

Мальчики кричали, стоя рядом, — не могли иначе. Юн крикнул, что лошадь надо распрячь, они опомнились и сунули руки в студеную воду, пытаясь отвязать оглобли — каждый со своей стороны. Лед и снег перемешались с тиной, лошадь стояла в бурой жиже. Сейчас и мы провалимся, мелькнуло в голове у обоих, вот сейчас, но они не провалились и отвязали оглобли. Пока мальчики возились с упряжью, лошадь покорно ждала. Ее глаза испуганно блестели, они походили на два бездонных колодца.

Освобожденная, лошадь вновь поднялась на дыбы и забила ногами. Вся тяжесть теперь пришлась на задние ноги, которые и без того глубоко увязли — от резких рывков лошадь затягивало еще сильнее. Она била копытами воздух — блестящие подковы звенели, ударяясь друг о друга, — била неистово, яростно, но, потеряв равновесие, опять рухнула вниз.

Только бы не заржала, как тогда, подумали оба.

Лошадь смотрела на них. Водила мордой по грязной воде, стараясь держать ноздри снаружи.

Молчи, ради бога, молчи.

Она все мотала и мотала мордой. Но молчала.

Мысли о лете, о девушках отлетели прочь, как будто никаких девушек не было и в помине. Задыхаясь от волнения, Юн с Нильсом стали решать, что им делать. Бежать домой за подмогой? На это уйдет не один час, и помощь опоздает. Ведь люди подоспеют, когда станет совсем темно. К тому времени лошадь окончательно затянет под воду — держать ее весь день одному человеку не под силу. Уж лучше остаться вдвоем и постараться самим снасти лошадь, накидать чего-нибудь ей под ноги и ждать: может, тут кто и появится. Сосед тоже собирался нынче за сеном. Значит, скоро он будет здесь.

— Он говорил, что поедет сегодня, — сказал Юн как можно уверенней. — Он приедет, вот увидишь!

Глядя в глаза увязшей лошади, они твердо верили: так и будет.

Рукава одежды промокли насквозь, и мальчики размахивали руками. Они даже не чувствовали, как замерзают. Здесь, в горах, дул ветер, небо обложили серьге тучи. Движение немного согревало мальчиков. А вот каково ей в ледяной воде…

— Держись! — вдруг закричали они лошади что было мочи. — Держись!

Будто крик мог ее поднять.

Лошадь мотала мордой.

Ее затягивало. Медленно. Неумолимо.

Нильс схватил топор и помчался к разбросанным поодаль низкорослым березкам. Юн остался на месте, он пропустил вожжи у лошади под грудью и концы намотал на руку. Став позади нее и крепко упершись ногами, он потянул изо всех сил. Он не знал, поможет ли это, скорее всего нет, но понимал: держать нужно.

Натянутые вожжи дернулись. А потом на мгновение провисли, оттого что руки у Юна занемели. Потом натянулись снова.

Хорошо, что я стою сзади. Хорошо, что она не смотрит на меня.

Лошадь повернула голову и посмотрела.

— Держись! — неизвестно зачем крикнул Юн, и его крик разнесся далеко окрест.

Лошадь отвернулась.

Пасмурный декабрьский день. Скоро стемнеет.

Держать!

Вернулся Нильс, притащил корявые, исхлестанные ветром березки. Бросил их лошади под ноги — для опоры.

Побежал было назад.

— Смени-ка меня! — сердито скомандовал Юн.

Нильс бросился к нему. Схватил подрагивающие вожжи. На Юна он не глядел, но лицо его залилось краской.

Теперь побежал Юн. Он размахивал замерзшими руками. Ветер обжигал.

До березок было далеко. На дороге — ни души. Неужели сосед не приедет?

Скорее к березкам.

Рубить. Крушить.

Нильс держал вожжи. То отпускал их, то натягивал. Лошадь неподвижно стояла в тине. Нильс чувствовал, как ее пробирает холод. Челка, глаза и ноздри — остальное было под водой.

Нильс тянул.

Время шло. Казалось, вода медленно поднимается. Наконец прибежал запыхавшийся Юн с целой охапкой сучьев и веток, бросил их лошади под ноги и повернул обратно, но его остановил окрик: