Глен Мид - Кровь фюрера

До того как он познакомился с ней — около года назад, секс не играл никакой роли в его жизни: они с женой очень редко занимались любовью. Конечно, на публике они демонстрировали любовь друг к другу — для телекамер и газет. Его Карен не была сексуальной — этакая дурнушка, но все же она была идеальной женой для канцлера: верная, высокоморальная, консервативная.

А вот Лизль…

Двадцать три года, а тело создано для того, чтобы доставлять удовольствие.

Она медленно провела по его груди двумя пальчиками с розовыми ногтями и надула свои чувственные губки, а через мгновение ее рука начала неспешно ласкать его член.

— Тебе хорошо?

— Великолепно! — ответил Долльман.

Он удовлетворенно вздохнул, и Лизль спросила:

— Хочешь, я наряжусь для тебя?

— Да, во что-нибудь красивое, — сказал Долльман.

— А ты не опоздаешь в Шарлоттенбург?

— Да пошли они к черту!

Улыбнувшись, девушка убрала руку с его члена и стала на кровати на четвереньки, демонстрируя круглую попку.

Долльман любовался тем, как она медленно встает с кровати, покачивая бедрами, и подходит к комоду. Она открыла верхний ящик, вытащила пару коралловых шелковых чулок и эротично протянула чулки между пальцами. Потом она вытащила пояс для чулок — розовый, совсем крошечный. Она закрепила его на бедрах, и Долльман стал смотреть, как она медленно соблазнительно натягивает чулки на длинные красивые ноги. Подавив желание протянуть руку, схватить ее и взять прямо сейчас, Долльман решил продлить это мучительно-сладкое состояние.

Она надела пару коралловых туфелек на высоких каблуках и повернулась к нему.

— Иди ко мне… — сказал Долльман.

— Нет, я хочу сначала тебя подразнить.

Иногда в ней просыпалась кошечка, и она играла с ним. Долльману это нравилось, и он заставил себя подавить порыв. Девушка подошла и легла рядом с ним. Ее розовые ногти коснулись его ног, и вдоль позвоночника побежали электрические разряды.

Он подумал о том, что придется проводить Рождество в своем скучном доме со скучной семьей, когда он мог бы обладать телом женщины, которую по-настоящему любил.

Любая другая женщина уже начала бы скандалить по поводу того, что праздники ему приходится проводить с семьей. Но Лизль не жаловалась. «Я понимаю, liebchen. Ты ведь должен быть на Рождество там». Она замурлыкала и снова начала его ласкать, а Долльман расслабился и стал наслаждаться чувственным удовольствием.

Он сумел отвести от нее свет прожекторов без особых усилий. Кроме того, среди членов кабинета министров существовало негласное соглашение: личная жизнь должна оставаться именно такой — личной. Если, конечно, в нее не сунет нос пресса. И тогда нужно будет все отрицать или ложиться на дно. Многое зависело от женщины и ее понимания ситуации, в случае с Лизль ее нежелание афишировать их отношения вполне устраивало Долльмана. Лизль была дана ему в ответ на его молитвы.

— Расскажи мне об этой встрече.

Движения пальцев, ласкавших его эрегированный член, замедлились. «Ну! — захотелось крикнуть ему. — Не останавливайся!» Напряжение в чреслах становилось просто невыносимым.

— Как всегда, Вебер под каждой кроватью видит экстремиста. Он назначил экстренную встречу со спецслужбами на завтрашнее утро.

— В Бонне?

Долльман улыбнулся и покачал головой.

— В Рейхстаге.

Девушка нахмурилась.

— Это настолько серьезно?

— Вебер так считает.

Долльман не стал вдаваться в подробности. Федеральная безопасность — не та тема разговора, которую стоит обсуждать с любовницей. Кроме того, вряд ли девушку это все заинтересовало. Он не стал рассказывать ей, что Вебер дорабатывает указ о введении чрезвычайного положения для окончательного решения проблемы экстремистов, и для этого ему требовалась поддержка всего кабинета министров. План Вебера, включавший интернирование всех экстремистов, забьет последний гвоздь в гроб их кабинета.

Встреча в Рейхстаге проводилась в комнате № 4, в северной части здания. Это была тайная комната, к тому же очень необычная комната, и о ней практически никто из немцев не знал. Она была специально создана для исключения любой возможности прослушивания. Комната была подвешена в воздухе на восьми стальных штырях, выступающих из каждого угла, так что она ни в одном месте не касалась стен здания, пола и потолка.

Он почувствовал пальцы Лизль на своих бедрах и увидел, что она улыбается.

— Значит, у тебя не найдется отговорки, чтобы не остаться со мной сегодня.

Долльман улыбнулся. Совещание в Шарлоттенбурге закончится до полуночи, не позже, так что остаток ночи можно будет провести с Лизль, а потом ехать праздновать Рождество с семьей.

Девушка подставила ему свои великолепные груди и замурлыкала. Он положил руку ей на грудь, а она сказала:

— Я приготовлю ужин. Только для нас с тобой.

Долльман посмотрел в сторону окна, скрытого шторой. Даже во время их разговора он не мог забыть о том, что в двух машинах на подъезде к дому находятся трое вооруженных мужчин, а еще трое сидят в машине возле дороги. Риттер, как всегда, находился в кабинете внизу. Что касается ума, он, конечно, особыми способностями не отличался, но свою преданность и порядочность он доказал.

На комоде возле кровати стоял крошечный передатчик, который Долльман постоянно носил с собой. Девятимиллиметровый пистолет, который он всегда должен был иметь при себе, на этот раз он оставил в «мерседесе». Эта штука его беспокоила, заставляла думать о возможности насильственной смерти. Оружие было необходимой мерой предосторожности, но он ею часто пренебрегал.

Она продолжала ласкать его, а ее большие груди раскачивались у него перед глазами.

«О господи, что за тело!» Страстное желание войти в нее разъедало его изнутри и становилось болезненным.

Она улыбнулась.

— Ты опоздаешь в Шарлоттенбург.

Долльман улыбнулся ей в ответ и взглянул на отражение своего старческого тела в зеркальном потолке. Он смотрел на морщинистую плоть, на свои ноги и живот, на седеющие волосы на груди. Его тело шестидесятилетнего мужчины уже теряло силу. Тем не менее он еще мог удовлетворить женщину, а немногие мужчины могли похвалиться этим в его возрасте. С другой стороны, не у многих мужчин была такая женщина, как эта. Что это скучное заседание в Шарлоттенбурге с мэром Берлина по сравнению с ней?

Он любовался кремово-белой кожей ее бедер, ее высокой грудью, возбуждался от вида полоски кожи над краем розовых чулок.

— Лизль, иди ко мне…

Она перестала его ласкать, и Долльман потянулся, сжав в ладони ее грудь.

— Когда ты вернешься? — спросила Лизль.

— Около полуночи, не позже.

— Обещаешь?

Взгляд Долльмана блуждал по ее великолепному телу, а остановился на треугольнике золотых волос у нее между ног. В этот момент он мог пообещать ей даже должность вице-канцлера.