Арно Зурмински - Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию

- Когда твои родители вернутся, мы переедем, - сказала Герману фрау Ашмонайт.

- Оттуда никто не возвращается, - прокаркала откуда-то сзади Виткунша. Мой муж тоже не вернется. Из тех, кого забрали, никто не придет обратно.

- Как вы можете говорить такое при ребенке? - не выдержала мать Туллы. Конечно, они вернутся. Все придут обратно, когда будет мир.

Герман показал Петеру рояль, провел его по сараям и конюшням, сбегал к изуродованной мельнице, пока женщины стояли и разговаривали. О чем в апреле 1945 года говорили женщины? О том, что им еще придется все это расхлебывать, женщинам немецкого Востока. Что им пришлось пропустить через себя всю Красную Армию. О нежеланных беременностях, о венерических болезнях, о чесотке и сыпи.

- Что, нигде нет врача? - спросила мать Петера.

Нет, не было никого и ничего. Ни врача, ни священника, ни могильщиков, ни полиции, ни магазина, ни работы, ни денег, ни начальства, ни газет, ни радио. Были только коровы.

Зачем они вообще-то пришли из Померании обратно? Тащились всю дорогу, чтобы придти в страну, в которой уже вообще ничего нет. Или это образы прошлого заставляют людей возвращаться? Воспоминания, отделившиеся от действительности и ведущие собственную жизнь: купание лошадей, звон обеденного колокола в поместье, вечера на пруду, покачивающиеся возы со снопами. Отдаленные миражи, танцующие, как канатоходцы, на проволоке воспоминаний. Но старой жизни больше не было.

Петер сразу внес оживление в усадебную жизнь. Он приставил к крыше амбара высокую лестницу и полез за воробьиными яйцами. Они насобирали в маленьких гнездах пятьдесят восемь штук, из них двадцать четыре были уже насижены. Хорошие яйца мать Петера разбила в сковородку и сделала яичницу. Нажарила картошки. Но Тулла не пожелала есть этот крестьянский завтрак.

Петер добрался по крыше амбара до пустого аистова гнезда. Никто ему не мешал, не было никаких запретов. Он выламывал черепицу и бросал сверху на мусорную кучу. Тулла и Мария с визгом отпрыгивали в сторону от этих бомб.

Когда у Заркана случались боли в животе, Петеру давали запрягать лошадей и ехать с Германом и девочками по деревням за сеном. Они садились впереди в один ряд, девочки посередине. Герман размахивал кнутом, Петер держал вожжи. Ехали по шоссе в сторону Мариенталя. Петер пускал лошадей галопом, пока девочки не начинали просить его ехать потише, потому что слишком трясло. Герман демонстрировал трюки. На ходу карабкался по оглобле, вставал на спину лошади. Расставлял ноги, стоял на двух лошадях одновременно. Зрелище получалось эффектное.

Перед Мариенталем остановилась колонна грузовиков. Солдаты, сунув головы под капот, искали какую-то неисправность. Кто не понимал в моторах, сидели на обочине или на подножках машин. Это было скучно, и при виде приближающейся телеги все обрадовались перемене и развлечению. Один встал посреди дороги. Хотел отобрать лошадей? Зачем им, у них такие хорошие машины! Солдаты стали что-то говорить. Кто-то достал из кармана кукурузных зерен и насыпал Герману в протянутую шапку.

- Гитлер! Гитлер!

Что им до Гитлера? Один поднял правую руку и стал маршировать строевым шагом взад-вперед по шоссе. Это вызвало громовой хохот, даже измазанные маслом механики отложили свои гаечные ключи и смотрели на представление. Солдаты велели Герману встать на козлы телеги. Так, а теперь поднять правую руку и стоять смирно.

- Хайль! Хайль!

Кто-то сфотографировал. Ему, видать, непременно хотелось привезти домой фотографию гитлеровского пионера. "А может быть, сегодня день рождения фюрера", - подумал Герман. Он чувствовал, что выглядит довольно глупо. Даже девочки смеялись над ним. Один солдат достал из-под водительского сиденья начатую бутылку свекольного шнапса, заговорил с мальчиками по-русски.

Нет, не для девочек. Герман и Петер сделали по глотку. Без возражений. Солдаты смеялись, видя, как у мальчиков навернулись слезы и покраснели глаза. К счастью, неисправный мотор с дымом и треском, наконец, завелся. Один солдат бросил в телегу пачку твердых, несладких сухарей, наверно, как вознаграждение за спектакль. Потом все разошлись по машинам, поехали в Берлин, на день рождения фюрера.

- Мы еще можем выиграть войну? - спросил Герман.

- А плевать на это трижды, - заявил Петер и стегнул лошадей.

Бедная Германия. Герман вспомнил празднование дня рождения фюрера всего год назад. Море знамен в актовом зале дренгфуртской школы. "Мы двинемся маршем победным". Вожатый перед строем детей. "Пока старый мир не развалится". Гороховый суп с колбасой.

В то время как Герман размышлял о дне рождения Гитлера, Петер свернул с шоссе, направился к очередному крестьянскому двору. Нет, там слишком сильно воняло. Перед дверью хлева лежала разлагающаяся корова, рядом несколько почерневших свиней. Тулла и Мария зажали носы. Скорее дальше. Петер покатил к двору Козака на другой стороне улицы. Там не было запаха тления, а сеновал был забит клевером. Они подкатили телегу под люк сеновала, привязали лошадей, и мальчики полезли наверх. Тулла и Мария остались в телеге утаптывать сбрасываемый клевер. Воз был уже почти полон, когда Герман наткнулся вилами на какое-то сопротивление. Вилы застряли в чем-то деревянном и не вынимались. Петер разгреб по бокам клевер. Это оказался сундук! Они расчистили сено вокруг, подвинули находку к люку. Петер просунул между досок вилы и вскрыл сундук. Бумага. Под бумагой копченое сало, твердая колбаса в целофане, несколько банок с кровяной колбасой.

- А ну посмотрите, что мы нашли! - крикнул девочкам Петер, размахивая в люке колбасой. Девочки поднялись по лестнице. Петер нашел сломанную лопату, положил колбасу на балку, разрубил на четыре части. Они уселись по краям люка, свесив ноги в проем, и стали есть колбасу.

- Давайте никому не скажем, - предложил Герман. - Спрячем сундук, а когда захотим есть, возьмем еще.

- Ясное дело, притащишь его домой, придется делить на всех, присоединился Петер.

Но Тулла хотела принести своей матери кусок сала, и Мария завернула половину своей колбасы в целофановую бумагу и сунула под юбку. Петер опять заколотил сундук, набросал на него клевера, и плотно утрамбовал. Они стали играть на сеновале. Герман залезал на балки и прыгал в клевер перед девочками.

- Мы могли бы играть и все вместе, - сказала Тулла.

- Во что играть? - спросил Петер.

- А что если поиграть в "Фрау ком"? - предложила Тулла.

Петер ухмыльнулся. Тулла опрокинулась в клевер, сумела упасть так ловко, что юбка задралась наверх. Петер расстегнул свою ширинку. Тулла схватилась за член, хотела спрятать где-то в своем белье. Но вдруг они оба начали так глупо смеяться, что член опять повис вертикально. Тулла каталась, хихикая, по сеновалу.