Эми Хармон - Другая Блу

– Я пропустил похороны отца.

Я озадаченно повернулась.

– Ч-что?

– Я пропустил похороны отца. – Он подошел и встал прямо передо мной.

– Почему?

Уилсон пожал плечами, покачал головой.

– Я винил себя в его смерти. В тот вечер мы сильно поссорились, и я ушел, хлопнув дверью. В медицинскую школу поступать не хотелось; он думал, что я веду себя глупо. Это был единственный раз, когда мы поссорились. Тем же вечером у него случился сильный сердечный приступ, прямо в машине на парковке у госпиталя. Его в тот вечер вызвали в больницу, но до здания он так и не дошел. Если бы дошел, его могли бы спасти. Разумеется, я винил себя. Чувство вины и опустошенности поглотило меня. Так что на похороны я не пошел.

Уилсон остановился и посмотрел вниз, на руки, будто в них были скрыты ответы на вопросы, которые он себе задавал.

– Мама уговаривала меня, умоляла. Говорила, что буду жалеть всю жизнь, если не пойду. – Он взглянул на меня. – Она была права.

Я тоже принялась изучать руки, совершенно точно зная, что он имел в виду.

– Чего-то просто нельзя вернуть, Блу. Ты же не хочешь всю жизнь вспоминать об упущенных из-за страха возможностях?

– Это просто дурацкая церемония, – возразила я.

– Нет. Это не просто церемония, потому что для тебя она что-то значит. Ты ее заслужила и должна пойти. Ты добилась всего сама, хоть это было и нелегко, и ты заслужила право быть там, может, даже больше всех остальных на том поле. – Уилсон указал на футбольное поле, находившееся прямо за стеной кафетерия.

– Никто и не заметит, что меня нет. И никто не ждет моего выхода за дипломом.

– Там буду я, и я буду хлопать, свистеть и кричать твое имя.

– Если правда так сделаете, то я вам устрою! – возмутилась я, ужаснувшись.

Уилсон рассмеялся:

– Теперь я тебя узнаю.

Он махнул рукой в сторону моего торжественного облачения.

– Пошли.

И все-таки я попала на свою церемонию вручения дипломов. Как оказалось, ничего особенного без меня и не было. Мы вышли из кафе, Уилсон шел рядом. Всю дорогу я старалась держаться ровно, не спешить, и прошла к своему месту, не глядя по сторонам, хотя вокруг все крутили головами. Уилсон сел вместе с остальными учителями и, верный своему слову, свистел и кричал, когда меня вызвали. Пришлось признать, что мне даже понравилось, мои одноклассники и другие учителя рассмеялись, наверное подумав, что Уилсон так радовался мигу избавления от меня. Я долго сдерживалась, но, несмотря на все старания, в последний момент широко улыбнулась.

В квартире я старалась не бывать. Там воняло сигаретами, и, даже несмотря на закрытую дверь в мою комнату и окна нараспашку, находиться внутри было невыносимо, потому что Лас-Вегас в мае уже напоминал раскаленную печь. В моей маленькой мастерской на задворках тоже стояла жарища, но свежий воздух и работа хоть как-то отвлекали. Последний проект захватил меня с головой: я отделывала, шлифовала и полировала, когда вдруг подъехала машина и остановилась у металлической раздвижной двери. Обернувшись, я увидела Уилсона, он как раз вылез из своей серебристой «Субару» и закрывал дверь, так что я вышла навстречу, прикрывая глаза от солнца.

– Твоя тетя сказала, что ты здесь, – произнес он вместо приветствия.

– Она открыла дверь? Ого. Чудеса, да и только. – Когда я выскользнула из дома, она спала на диване.

На мне сегодня были рваные джинсовые шортики и красный топ, и я с трудом сдерживала желание натянуть их пониже. Живот еще только начал округляться, и под одеждой это было не так заметно. Я бросила взгляд на свои шлепанцы и поджала пальцы. До этого я была в душе, привела себя в порядок, но волосы не успели высохнуть, так что пришлось собрать их в хвост, чтобы с прядей вода не стекала на шею. Даже в зеркало не посмотрела. Не знаю, что волновало меня больше: то, что Уилсон застал меня в таком виде, или то, что это было мне так важно. Он еще раньше остановился и теперь просто смотрел на меня. Я почувствовала укол раздражения и немедленно заняла оборонительную позицию.

– Почему вы так на меня смотрите?

Уилсон нахмурился, засунул руки в карманы и недоуменно изогнул бровь.

– Ты изменилась.

– Ну, еще бы, – смущенно фыркнула я. – Выгляжу отвратительно, знаю. Без макияжа, без прически и в этой дрязной одежде.

– Дрязной? – Уилсон поднял брови.

– Да, как драный и грязный, получается дрязный.

– Понятно. – Уилсон кивнул с мудрым видом. – Как грязный, только дрязный.

Он слегка наклонил голову.

– Тебе идет.

– Дрязная одежда мне идет? – Почему-то его слова меня задели. – О, благодарю вас, мистер Дарси! – произнесла я с акцентом Скарлетт О’Хары и захлопала ресницами. – Вы такой же романтик, как ваш тезка!

– Тебе идет естественность. Обычно ты используешь слишком много макияжа. – Уилсон пожал плечами и отвернулся.

– Голубых теней не может быть слишком много, – сострила я, пытаясь притвориться, что мне безразлично его мнение. Провела рукой по волосам, нащупала торчащие пряди и обнаружила, что сам хвостик сбился на одну сторону.

– Что это будет? – Уилсон сделал несколько шагов и встал рядом. Протянул руку и провел пальцем по изгибам деревянной скульптуры.

– Никогда не знаю заранее, что получится, – честно отозвалась я.

– А как тогда ты понимаешь, что работа готова? – улыбнулся он.

– Это вечный вопрос, когда же стоит остановиться. Обычно в процессе я уже чувствую, какой она будет. Но очень редко знаю заранее. Вдохновение приходит во время работы. – Пытаясь объяснить, я даже закусила губу. – Понимаете?

Уилсон кивнул.

– Если прищуриться, то очень похоже на виолончель, которую растопили и слепили заново… как ириску.

Я не сказала ему, что тоже вижу виолончель. Это слишком личное, и произносить вслух – значит снова выставить напоказ проснувшиеся во время его игры чувства, той ночью в школе. Тогда я поклялась измениться.

– А это что? – Уилсон указал на маленькую дырочку на гладкой поверхности.

– Червяк прогрыз.

– Ты это вырежешь?

Я покачала головой.

– Наверное, нет. Залью мастикой и отшлифую. Иногда если пытаться исправить что-то одно, потом появится другое.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, вот это – относительно небольшая червоточинка, так?

Он кивнул.

– Если я начну ее вырезать, она расширится, изогнется, и придется исправлять поверхность куда бо`льшую или как минимум куда бо`льшую дыру. Ничего «идеального» не существует, и, по правде сказать, если бы дерево было идеальным, оно не было бы таким красивым. Кстати, это напомнило мне о кое-чьих словах: «быть идеальным – скучно».

– Ты все-таки слушала! – Уилсон снова разулыбался.

– Обычно слушаю, да, – ответила я, не подумав, и тут же забеспокоилась, что сказала больше, чем нужно.