Эми Хармон - Другая Блу

Детектив Мартинес сглотнул, а детектив Муди вытирал глаза. Похоже, их, как и меня, сейчас переполняли эмоции.

– В свидетельстве о рождении написано «Савана Идальго», – хрипло ответил детектив Мартинес.

– Савана, – выдохнули мы с Уилсоном одновременно, и пришел мой черед смахивать слезы.

– Савана? Только Джимми смог бы по-настоящему понять всю иронию, – дрожащими губами выдавила я. Уилсон вопросительно склонил голову. Слезы покатились по щекам, в горле встал комок, но я попыталась объяснить.

– Когда я была маленькой, я притворялась, что меня зовут Сапана – так похоже на Савану. Сапана – это девочка из индейской легенды, которая поднялась на небо, а потом ее спас ястреб. Я всегда говорила Джимми, что он – ястреб, из-за имени, а я – Сапана. Он же утверждал, что, по легенде, он скорее дикобраз. Никогда не могла понять, почему. Думала, он так шутит. Сейчас мне кажется, что он очень переживал из-за того, что не пошел в полицию. Думаю, это его сильно мучило. Но я не жалею. – Я посмотрела на них всех по очереди, остановившись на Уилсоне. – Он был хорошим отцом. И он не похитил меня, и не он ранил маму…

– А ты этого боялась? – осторожно спросил Уилсон.

– Иногда. Но потом я вспоминала Джимми, каким он был. Как ты и сказал, Уилсон. Я знала слишком много, чтобы сомневаться в нем. И я не жалею, что он взял меня с собой. И не собираюсь жалеть. Знаю, что это может быть сложно понять, но я так чувствую.

Не только мне понадобилось немного времени, чтобы прийти в себя, и мы все по очереди отворачивались промокнуть глаза, прежде чем детектив Мартинес снова взял слово.

– Ты родилась двадцать восьмого октября 1990 года.

– Всего за два дня до Мелоди, – заметила я, снова растроганная.

– И двадцать восьмого октября вы приехали, чтобы сдать образец и узнать, кто же вы, – добавила Хейди Морган. – Как интересно, круг замкнулся.

– И мне двадцать один, – поразилась я, довольная, как и большинство молодых людей, что оказалась старше, чем думала.

– Но в твоих правах написано двадцать, так что никаких походов по пабам или казино сегодня, – поддразнил меня Уилсон. Все захихикали, и эмоциональное напряжение немного спало.

– Держите, можете посмотреть всю папку. Хотя там есть фотографии с места преступления и другие вещи, которые вы, возможно, не захотите видеть. Фотографии в конвертах. Все, что мы знаем, записано и тоже лежит в папке. Мы оставим вас одних, если хотите. Все данные вашей бабушки и отца тоже там есть. Ваша бабушка все еще живет в резервации, но ваш отец переехал в Сидар-Сити, штат Юта, недалеко отсюда.

Еще час мы с Уилсоном провели, рассматривая содержимое папки, пытаясь составить более полное представление о девушке, которая была моей мамой. Информации было немного. Но меня поразило, что, когда они нашли машину мамы, на заднем сиденье лежало детское одеяльце. Судя по описанию, оно было голубым, с большими синими слонами, небольшого размера. Картинка тоже прилагалась, как возможная фотография второго места преступления.

– Блу, – вырвалось у меня, когда далекое воспоминание всплыло из памяти. – Так я называла это одеяльце, «Блу».

– Что? – Уилсон тоже посмотрел на картинку, которую я держала в руках.

– Это мое одеяльце.

– Ты назвала его «Блу»?

– Да. Как же так, я помню его, но не помню маму? – Голос звучал твердо, но сердце ныло. Не знаю, надолго ли меня еще хватит. Я убрала фотографию и встала, прошлась по комнате, пока Уилсон тоже не встал и не притянул меня в объятия.

– Не так все и сложно, моя хорошая. У меня была мягкая игрушка, собачка, маме пришлось в конце концов ее выкинуть, такой она стала грязной и измочаленной. Ее сотни раз стирали, несмотря на строгий знак на ярлычке, обещающий, что она развалится на части. И Честер есть во всех моих детских воспоминаниях. Может, так было и с твоим одеяльцем.

– Джимми говорил, что я просто повторяла: «Блу»… – Кусочки головоломки встали на свои места, и я замерла посреди фразы. – Джимми говорил, что я просто повторяла: «Блу». Поэтому он так меня и назвал.

– Так вот откуда твое имя… – недоверчиво произнес Уилсон. На его красивом лице отразилось понимание.

– Да… все это время я просто просила свое одеяльце. Она должна была оставить мне его, завернуть меня в него, когда оставляла в машине Джимми. Она же должна была знать, как мне будет страшно, как я буду плакать из-за того чертова одеяльца.

Я вырвалась из рук Уилсона, пытаясь вдохнуть поглубже. Но грудь сдавило так, что дышать было больно. Будто по мне быстро-быстро расползлись трещины, как по тонкому льду, по которому я ходила всю жизнь. А теперь я провалилась глубоко в море скорби, и волны сомкнулись над головой. Я пыталась выплыть на поверхность, вдохнуть. Но к ногам будто камень привязали, и я стремительно тонула.

– Пожалуй, с тебя на сегодня хватит. – Уилсон прижал меня к себе и открыл дверь, делая знак кому-то в коридоре.

– Ей уже достаточно, – услышала я, и кто-то еще вошел в комнату. Перед глазами все поплыло, и наступила темнота. Потом я почувствовала, как меня усаживают в кресло и опускают голову между колен.

– Дыши, Блу. Давай же, любимая. Дыши глубже, – тихонько шептал Уилсон мне на ухо. В голове немного прояснилось, лед в венах слегка оттаял. Вздох, второй, еще несколько. Когда зрение тоже вернулось, я могла просить только об одном.

– Я хочу домой, Уилсон. Не хочу больше ничего знать.

Мы ушли из участка с копией всех документов. Это Уилсон настоял. И на том, чтобы я взяла контакты людей, с которыми, кроме крови, у нас не было ничего общего тоже. Мне очень хотелось выкинуть всю папку из окна, посмотреть, как бумага разлетится по асфальту, улетит в ночной город, подхваченная ветром. Ветер должен был унести сотни страниц трагичной истории жизни, чтобы забыть о них и никогда не вспоминать.

Мы поели прямо в машине, слишком измотанные и подавленные, чтобы идти куда-то или даже разговаривать. Но до дома было восемь часов езды, а наш самолет вылетал только в восемь утра, так что пришлось найти отель и снять номер на ночь. Уилсон не спрашивал, хочу ли я отдельную комнату. Я и не хотела. Но в номере оказалось две отдельные кровати, и как только мы вошли, я почистила зубы, стянула джинсы и упала на ближайшую подушку, тут же уснув.

Мне снились вереницы вырезанных из бумаги куколок, лицо мамы, одеяльца всех цветов, кроме синего. Снилось, что я еще в школе, иду по бесконечным коридорам, ищу Уилсона, но вместо этого натыкаюсь на множество детей, которые не знают своего имени. Я проснулась со слезами на глазах и зарождающимся страхом, что Уилсон уехал, пока я спала. Но он все еще был там, на второй кровати, обнимал вторую подушку. Спутанные кудри ярко выделялись на фоне белой простыни. Какое-то время я наблюдала за ним, спящим в лунном свете, запоминая линию скул, тень от длинных ресниц на щеках, движение губ, когда он вздыхал во сне.