Эми Хармон - Другая Блу

– Она тебе понравилась?

– Очень. Она чудесная. Любит книги и историю, часто цитирует стихи.

– Очень похоже на тебя.

Уилсон кивнул.

– У нас оказалось так много общего, это просто поразительно. Мы говорили обо всем. Она спрашивала меня о том, что обычно волнует всех мам: о чем я мечтаю, чего хочу, есть ли у меня девушка. Я сказал, что у меня нет времени на девушек. Что пока моей единственной любовью были история и книги. Мы поговорили про школу, она спросила, что я собираюсь делать дальше. Я пересказал свои планы на десять лет вперед, включая диплом, медицинский колледж, работу с отцом. Она явно ждала других карьерных предпочтений и потому спросила: «А как же любовь твоей жизни?»

– Она волновалась за твою личную жизнь? Тебе же было всего восемнадцать, – возразила я, почему-то до смешного довольная, что с этим у него все было не как у меня.

– Нет. Она говорила не о личной жизни. Она переживала за «любовь моей жизни», – повторил Уилсон. – История и книги.

– Вот как. – Теперь я поняла.

– После встречи с родителями я впервые задался этим вопросом. Неожиданно задумался, а хочу ли я быть доктором. И начал размышлять, а что же сделает меня счастливым. Подумал о мигалках и сиренах. – Он слегка улыбнулся краешком губ. – Подумал, как мне нравится делиться прочитанным со всеми, кто был готов слушать. На самом деле я доводил родителей и сестер до белого каления, бесконечно пересказывая какие-нибудь исторические события.

– Про святого Патрика?

– Про святого Патрика, Александра Великого, царя Леонида I, короля Артура, Наполеона Бонапарта… и про многих других.

– Профессия доктора потеряла свое очарование?

– Для меня в ней никогда не было очарования, и как только я это понял, сказал папе, что не собираюсь в медицинский. До самого выпуска я молчал, тихонька строя свои планы, пока он расписывал мое будущее по дням. А потом сказал, что хочу преподавать, когда-нибудь даже в университете. Сказал, что хочу писать, читать лекции и потом получить степень доктора исторических наук. Он выяснил, что я встречался со своими биологическими родителями, и винил их в этом. Ужасно злился на нас с мамой, мы ссорились, кричали друг на друга, я ушел, отца вызвали в больницу, и живым я его уже не увидел. Эту часть истории ты знаешь. – Уилсон тяжело вздохнул и провел рукой по волосам.

– Так ты это имел в виду, когда говорил, что встреча с родителями была ужасной… потому что она запустила цепь других событий?

– Нет. Хотя, наверное, можно было так понять. Это было ужасно, потому что я чувствовал себя невероятно потерянным, запутавшимся. Раньше я с таким не сталкивался, никогда. Сейчас скажешь, что у меня просто была беззаботная жизнь, да? – Он пожал плечами. – Я встретился с двумя людьми, которые как небо и земля отличались от тех, кто меня вырастил. Они не были хуже или лучше. Просто другие. И это не значит, что я преуменьшаю заслуги своих родителей. Они отлично справились, любили меня. Но мой мир пошатнулся. С одной стороны, я никак не мог взять в толк, почему Дженни и Берт не попробовали быть вместе ради меня. Неужели я так мало значил для них, что они просто передали меня богатому доктору и его жене и пошли каждый своей дорогой, бросив меня?

Я моргнула, зная, что упрек предназначался не мне. Но все равно почувствовала укол совести. Интересно, будет ли Мелоди задаваться этим вопросом, когда вырастет?

Уилсон продолжил:

– А с другой стороны, я вдруг понял, что не хочу заниматься тем, чем хотел раньше. Я хотел быть счастливым, и мне нужна была свобода, которой всегда недоставало. И я знал, что это значило выбрать совсем другую жизнь, не ту, какой я жил до этого.

– Как мне это знакомо…

– Да, знаю. – Уилсон встретился со мной взглядом, где читалось понимание и горячая нежность. Вот как он мог так смотреть, и даже не поцеловать за всю ночь?

– У меня оставалась еще неделя в Англии, и я уехал из Манчестера в Лондон. Элис никогда не опекала меня, как остальные. Она просто пожала плечами и сказала: «Развлекайся, смотри, чтобы тебя не убили, и не опоздай на самолет». Я встретился с ребятами из школы, но всю неделю пил, не просыхая, и занимался таким, что даже рассказывать стыдно.

– Например? – спросила я, наполовину в ужасе, наполовину в восторге оттого, что Уилсон все же не совсем святой.

– Мне очень нужен был хоть кто-то рядом. Я потерял девственность, но мало что помню. На этом не закончилось. Каждый ночь я менял клубы, девушек, и мне становилось все хуже и хуже. Я пытался восстановить душевное равновесие, занимаясь тем, что только уводило меня дальше в липкий туман. Понимаешь?

Я кивнула, точно зная, что он имел в виду. Блуждать в тумане… мне было знакомо.

– В конце концов приятель отвез меня назад в Манчестер. Погрузил в самолет, убедившись, что я спокойно улечу в Штаты. И следующие полгода я пытался прийти в себя, встать ровно, чтобы мир наконец перестал кружиться перед глазами. Во многом то, через что прошла ты, чему я сам был свидетелем, помогло и мне. Я гораздо лучше понимаю теперь и себя, и своих родителей, обе стороны.

Какое-то время мы ехали молча. А потом я все же решила узнать о том, что мучило меня с самого утра в Рино.

– Уилсон, а что случилось в Рино? То есть… я думала, что ты захочешь… я тебе не нравлюсь… физически?

Я будто пригласила капитана футбольной команды на выпускной, даже колени задрожали. Уилсон расхохотался. А я сжалась, мечтая провалиться сквозь сиденье, борясь с желанием закрыть лицо руками, чтобы скрыть разочарование. Должно быть, Уилсон заметил мое выражение лица, потому что в следующую секунду под визг тормозов мы остановились на обочине со включенной аварийной сигнализацией, нарушив пару правил дорожного движения. И тогда он повернулся ко мне, недоверчиво качая головой, будто не мог поверить, что я не поняла.

– Блу, если бы дело было только в физической привлекательности, мы бы так и сидели сейчас в Рино. В той же самой комнатенке в отеле, заказывали бы уборку номера…или, скорее, пиццу из ближайшего кафе. Но для меня в наших отношениях дело не в сексе. Ты это понимаешь?

Я покачала головой. Нет. Совсем не понимаю.

– Когда ты забралась ко мне в кровать, единственное, о чем я мог думать, это о том путешествии в Лондон, когда у меня было секса даже больше, чем мечтает любой подросток. И о том, как паршиво я себя чувствовал потом. Я не хотел, чтобы наш первый раз был для тебя таким же. Ты пережила серьезное эмоциональное потрясение в Рино, как и я в Лондоне, и ты нуждалась во мне. Но не в таком смысле. Когда-нибудь… и я очень надеюсь, что скоро – потому что еще одна такая ночь, и я просто сгорю, – ты захочешь меня, потому что любишь, а не от отчаяния, потерянности или оттого, что тебе страшно. Вот что мне нужно.