Николай Верещагин - Роднички

— Танечка, — сказал он мягко. — Мне пора…

— Я провожу тебя до конца улицы, ладно? — сказала она, зябко передернув плечами. Он опять снял куртку, набросил ей на плечи, и они пошли, обнявшись.

Возле поворота, он остановился и поцеловал ее, что должно было означать начало прощанья.

— Можно, я провожу тебя еще немного? — попросила она, глядя на него с мольбой.

И они прошли еще улицу в сумерках медленного рассвета. Все больше в домах светилось окон, громче кричали во дворах петухи. У тети Фени тоже светилось одно окно — наверняка, это Кешка уже встал и собирается на поезд. Антон остановился, не доходя до калитки.

— Танечка, — сказал он. — Ну давай попрощаемся. — Он взял ее за плечи, притянул к себе, но она энергично замотала головой, «Нет, нет!.. — шепотом вскрикнула она. Она смотрела ему в лицо расширенными остановившимися глазами, в которых блестели слезы, и мотала головой. — Нет, потом! Я тебя еще провожу». Он видел, что еще миг, и она расплачется, разревется, по-детски, в голос.

— Ладно, хорошо, — согласился он. — Подожди меня здесь. Я только рюкзак прихвачу.

Он поспешно прошел в избу. Кешка, сонный, сидел за столом и уплетал простоквашу, тетя Феня ополаскивала подойник, собираясь доить корову. Антон взял рюкзак и остановился у двери.

— Прощайте, теть Фень, — сказал он хозяйке. — Спасибо вам за все. — Он подал ей руку, она поспешно вытерла о фартук и неловко протянула свою. Он взял ее большую жесткую руку и, ощутив толстые мозоли на пальцах, вдруг нагнулся и чмокнул тетю Феню в морщинистую щеку, не зная, как еще отблагодарить ее. «Куда же так скоро? — растерянно сказала она. — Позавтракал бы, простокваши вон похлебал бы…»

— Спасибо, я не хочу. Прощайте, теть Фень!

Он толкнул дверь плечом, выскочил с темные сени, на крыльцо.

— Постой! — крикнул ему в окно Кешка. — Вместе пойдем!

— Найдешь дорогу, — отмахнулся Антон.

Таня сиротливо стояла у забора в своем белом платье. Антон вскинул рюкзак на плечо и взял ее за руку. Теперь при свете разгоравшейся зари ему было видно, что белое платье ее измято и местами испачкано в пыли. Сама она не замечала этого. Она шла, опустив голову, натянутая, как струна, и Антон, молчал, понимая, что любое его слово может вызвать новый поток слез, который нелегко будет остановить.

Но и эта короткая дорога быстро кончилась. От пристани уже было видно школу, где назначен сбор, и оттуда могли увидеть их. Антон остановился у фонарного столба на пристани. Лампочка под жестяным колпаком еще горела ненужным теперь слабеньким светом.

— Ну, Танечка, давай здесь попрощаемся.

Он взял в ладони ее лицо.

— Не уезжай! — сказала она, и слезы покатились у нее по щекам. — Не уезжай! Не уезжай!.. — заклинала она, всхлипывая.

Ему и самому хотелось плакать, до того он расстроился. Чтобы успокоить ее, нужно было все время повторять, что он скоро вернется, что это будет через день, через два, что завтра, послезавтра и он приедет, но эти слова застревали у него в горле. Врать, что он скоро вернется, перед ее заплаканными глазами, совсем не хотелось, а сказать правду, то есть: «Я не могу остаться. Я не знаю, зачем мне оставаться. Будет глупо выглядеть, если я останусь..» — этого сказать он не мог. И бессильный утешить ее хотя бы ложью, он только растерянно бормотал, целуя ее глаза, мокрые от слез

— Ну что ты, Танечка! Ну, перестань!.. Мы же договорились.

— Ты никогда не вернешься, — сказала она с тоской. — Ты не вернешься, я знаю…

Она отвернулась, прислонилась щекой к столбу. Плакала и все повторяла: «Ты не вернешься, я знаю». Расстроенный, он гладил ее плечо и утешал, как мог, но очень неубедительно. «Скверно! Ах как скверно все обернулось! — мучился он. — Что ты наделал, дурак! Мог бы предвидеть, чем все это закончится».

Уже светло было, как днем, и ночная тишина исчезла. Мычали по дворам коровы, позванивали в сенях подойники. Первые стрижи с писком взмывали и падали над гладким, притихшим озером. Скоро должен был появиться Кешка, да и еще кто-то из однокурсников мог показаться на дороге. Конечно же, они приметят его с Таней посреди улицы, ее в этом белом платье, измятом и запачканном, и будет потом разговоров!.. Он заметил сухую травинку в Таниных спутанных волосах и осторожно убрал ее.

— Ну хорошо, я останусь, только не плачь, — с невольным оттенком досады сказал ей он. — Никуда не поеду! Пойдем, я провожу тебя домой.

Времени до отъезда еще было достаточно, а отсюда, где его и Таню с заплаканными глазами могли увидеть, ее нужно было побыстрей увести. В утренней тишине уже хлопали по дворам калитки; в конце улицы показались двое, возможно, кто-то из спешащих к школе ребят.

— Пойдем, повторил он. — Пойдем, я тебя провожу.

Она подняла голову, сделала над собой усилие, с трудом сглотнув слезы, и вытерла глаза рукой, стараясь улыбнуться.

— Нет, — сказала она. — Иди. Тебе нужно ехать. Иди!..

Она уже не плакала. Совсем не плакала. Глаза ее смотрели сухо и спокойно. «Ну, вот и славно!» Он облегченно вздохнул, поправил на плече рюкзак и пошел к школе. Улица поднималась в гору. Отойдя шагов двадцать, он обернулся и, пятясь, помахал Тане рукой. Первые лучи солнца выскользнули из-за горизонта и осветили поселок и озеро. Таня стояла на берегу, маленькая и хрупкая в своем белом платье. Увидел он и озеро за ее спиной, тающий туман над озером, ровную, будто застывшую гладь воды и розовые полосы на воде от первых лучей солнца.

В ответ Таня подняла руку и, кажется, даже улыбнулась ему.

Возле школы собрались уже почти все. Вскоре после Антона прибежал Кешка. Валентин пришел с Зиночкой. Он острил, что не всю они еще собрали в лесу малину, что она тут скоро его забудет, а она с ленивой усмешкой поглядывала на него.

— Что же Танюша не пришла тебя провожать? — спросил Валентин.

— А они всю ночь провожались, — высунулся Кешка. — Этот типчик дома не ночевал.

— По-ня-тно!.. — протянул Валентин и высоко поднял брови.

Антон ничего ему не ответил, хмуро отвернулся и отошел. Бубенцова была веселой и оживленной, как никогда. Она загорела и еще больше похорошела за эти дни, и, кажется. сама это сознавала. Раза два она оглянулась на Антона, а проходя мимо него, насмешливо пропела: «Ах, Таня, Таня, Танечка! С ней случай был такой…»

— Ребята! Девочки! Пора! — скомандовала Эльвира Сергеевна. Все разобрали свои рюкзаки и двинулись к платформе. Гриша, как всегда, тащил два рюкзака, свой и Бубенцовой. Валентин шел позади всех, обняв за плечи Зиночку. Он все нашептывал ей что-то с веселым видом, а она смеялась и отталкивала его.

— Валька! — крикнула ему Бубенцова, обернувшись. — Ты почему отстал? Мы тоже поржать хотим!

— Светик, — откликнулся он. — Подожди немного. Скоро я полностью поступлю в твое распоряжение.