Николай Верещагин - Роднички

Он сел за стол рядом с Кешкой, который усердно скрипел пером; развернул чистую тетрадь в клеточку и вывел на первой странице: «Дневник практики студента второго курса филологического факультета Антона Северина» Поставил дату приезда и написал: «Сегодня мы приехали в Роднички». Поднял голову и заглянул в Кешкин дневник — он начинался точно такой же фразой. Улыбнулся и написал: «Место очень живописное». Заглянул к Кешке — у того было подробнее: «Живописные невысокие горы, покрытые лесом, окружают озеро, на берегу которого раскинулся поселок».

Антон положил ручку. Дурацкая затея — этот дневник! Зачем эта формальность?.. Он вспомнил свой первый день в Родничках, мрачное настроение, с которым ехал сюда, тоску одиночества вечером и танцы в местном клубе, где он встретился с Таней. Вспомнил, как она сбежала в конце вечера от него, как пряталась в чьем-то чужом дворе, вспомнил лодку и туман на озере. Странно, но казалось, что все это было давно, хотя прошло всего две недели. Но, если описывать их день за днем, то получится уже не дневник, а повесть, А вот финала у нее еще нет, смутный получается какой-то финал, смутный, как его настроение. Уезжать из Родничков не хочется, но и оставаться еще тоже нет смысла. До каких пор оставаться, зачем?.. И в каком качестве он будет здесь жить? Собирать фольклор дальше?.. Ему опять пришло в голову сравнение с повестью: будет похоже, что сюжет исчерпал себя, но автор пытается искусственно ее растянуть. А каков же будет все-таки финал? Уезжать не хочется, оставаться непонятно зачем…

Он заглянул Кешке в тетрадь. «В этот день мы записали три старинные песни, шестнадцать пословиц и десяток загадок» — бодро строчил тот.

— Кеш, а Кеш, — позвал он. — Ты мне друг?

— Ну, — обалдело поднял голову Кешка.

— Так я и думал, — хлопнул его по спине Антон. — А друг не откажет мне в такой мелочи. Дашь мне списать в поезде твой дневник. Другими словами, разумеется. Все равно ведь никому это не нужно.

— Тунеядец, лодырь, — обругал его Кеша и опять усердно заскрипел пером.

Антон напялил куртку и вышел во двор. Дождь кончился, и в разрывы облаков как-то по-осеннему бледно блеснуло солнце. Ветерок был прохладный. А все-таки даже в такую погоду в Родничках было хорошо.

На лужайке возле детского сада малыши водили хоровод. Таня стояла в кругу, а дети, взявшись за руки, ходили вокруг нее и тянули нестройными, но звонкими голосами: «Как на Тани именины испекли мы каравай! Вот так-о-ой вышины!.. — Они разом подняли руки, а некоторые в усердии даже привстали на цыпочки. — Вот так-о-ой низины!..» — Все присели, и Таня, смеясь, присела вместе с ними. «Вот так-о-ой ширины!.. — ребятишки разбежались в стороны и растянули круг. — Вот так-о-ой узины!..» — они сбежались и тесно сгрудились вокруг Тани. — «Каравай, каравай! Кого любишь, выбирай!» И все в нетерпении запрыгали: «Меня!.. Нет, меня!..»

Антон подошел к ним. Таня увидела его, и лицо ее просияло. «Его!» — кивнула она на Антона. Ребятишки с визгом окружили его, взялись за руки и в восторге, что с ними играет такой большой дядя, повели вокруг него хоровод. Он неловко топтался на месте, большой и неуклюжий, словно Гулливер среди лилипутов, а Таня с улыбкой смотрела на него. «Каравай, каравай! Кого любишь, выбирай!» — прокричали малыши и остановились, как вкопанные. Антон, подыгрывая им, сдвинул брови и задумался. Он посмотрел на Таню, но тут какая-то девочка с голубым бантом на голове не выдержала. «Меня!..» — прошептала она тихо, но требовательно. «Тебя!» — сказал он, кладя ладонь ей на головку, и девочка, гордая, вошла в круг.

Они с Таней сели на низенькую лавочку у беседки.

— Так вы завтра уезжаете? — спросила Таня.

— Да, рано утром.

Она погрустнела, но как-то меньше, чем он ожидал. Он заметил это свое впечатление и обругал себя: «Кретин! То переживает, что она огорчится, а то недоволен».

— Письмо хоть напишешь? — спросила она, грустно улыбаясь.

— Что за вопрос? Мы же еще не прощаемся — будет время обо всем договориться. Вечером встретимся?

— Встретимся, — кивнула она.

— Обязательно? — шутливо начал он.

— Обязательно, — не очень весело улыбнулась она.

— Что бы ни случилось?

— Что бы ни случилось.

— В любую погоду?

— В любую погоду.

Дальше надо было сказать: «Даже в бурю?» — но у Тани на ресницах блеснули слезы, и она опустила голову.

— Тогда до вечера, — сказал Антон и ушел. Настроение у него по-прежнему было смутное.

Весь день была какая-то неустойчивая погода. Много раз принимался дождь и крупный, густой, настоящий ливень, но тут же переставал — не разрядившись, облака уходила за горизонт. Ветер то гнал по озеру крупную сизую рябь. то совершенно стихал, и тогда озеро до самых зубцов дальнего леса было гладким и неподвижным, как стекло. Мелкие, словно раскрошенные облака высоко застилали небо; в своем сомкнутом, хаотичном движении они поминутно то накрывали, то вновь открывали солнце, и от этой частой нервной смены освещения рябило в глазах, будто солнце пульсировало… Тени от облаков не закрывали всю окрестность: и дальние горы, леса, то высвечивались, то погружались в тень — ясный день и сумрачный будто смешались, словно менялись местами, и ни тот ни другой не хотел уступить. «Мозаичный день» — определил его Антон. Сначала ему этот сумбур нравился, но скоро от пестроты и частой смены тени и света стало рябить в глазах и разболелась голова.

После обеда студенты собрались в школе, и Эльвира Сергеевна просматривала отчеты и подводила предварительные итоги практики. Было оживленно и суматошно. Все уже настроились на дорогу, радовались предстоящим каникулам, делились, кто где собирается отдыхать. Антон не принимал в этом участия. Он курил, сидя на подоконнике, и посматривал на часы. Бубенцова не подходила к нему и вообще не обращала на него никакого внимания. Она прогуливалась по коридору под руку с Гришей, о чем-то оживленно с ним договариваясь. Наверное, собирались вместе махнуть куда-то на каникулах после практики.

Вернувшись на квартиру, Антон с Кешей собрали вещички, расплатились с тетей Феней, выпили с ней на прощанье по стаканчику кагора, наелись куриной лапши. Но до вечера оставалось еще много времени, и Антон маялся, не зная куда себя деть. Он прилег на кровать и незаметно уснул. Проспал всего час, но проснулся с бьющимся сердцем, с паническим ощущением, что безнадежно куда-то опаздывает. Времени было достаточно, но это мерзкое тревожное ощущение, что безнадежно куда-то опоздал, не проходило. Чтобы хоть как-то избавиться от него, он надел куртку, взял фонарик и отправился к Тане раньше времени.

Она ждала его уже: сразу вьшла одетая и причесанная. На ней было то самое белое платьице без рукавов, в котором он впервые увидел ее в клубе, и белые туфельки к нему. Антон не ожидал, что она так оденется. «Не хватает только фаты- и под венец», — мелькнуло у него в голове.