Софрон Данилов - Бьётся сердце

А несколько дней назад произошло это непоправимое. Было воскресенье, ей понадобился учебник физики, который она накануне одолжила Гоше. Лира, не долго думая, отправилась к Кудаисову домой, к их бедной лачужке возле электростанции.

Кудаисов сидел на завалинке, держал на коленях по малышке. Девочки были очень похожи друг на друга, они и ревели одинаковыми голосами. Пытаясь унять сестрёнок, Гоша надувал щёки, что-то выкрикивал, сам едва не плача. И тут увидел перед собой Лиру. Лицо его исказилось. И как грубо он закричал на неё! «Ты… ты… убирайся отсюда! Что пришла?.. Что надо?» Ей даже показалось, что он замахнулся. Лира кинулась бежать.

На следующее утро он не появился на углу, прошёл в школу другой дорогой. И на второй день его не было, и на третий.

Когда решали на комсомольском собрании, кто пойдёт вместе с Сергеем Эргисовичем, её фамилии даже не назвал никто. Назначили «двойняшек», Нинку и Веру, — будто их больше всего интересует судьба Гоши Кудаисова! А она и думать не смей! Зачем, зачем только мама стала придираться к нему — из-за какого-то несчастного домашнего задания! Ах, если бы Лира могла вовремя остановить маму! Как неприязненно говорили о ней вчера на комсомольском собрании.

Лира обожала свою маму. Она выросла в гордости за маму, а когда в старших классах стала учиться у неё, и вовсе убедилась — нет среди учителей никого умнее, чем её мама. Даже отцу, заслуженному учителю республики, если правду говорить, далеко до мамы.

Лире всегда казалось забавным, что из всех девчонок деревни именно ей выпало на долю необычайное: учиться у собственной мамы. Вот у доски стоит, рассказывает новый материал учительница, которая после уроков будет кормить тебя обедом, и мы вместе будем сидеть, забравшись с ногами на диван, слушать по радио концерт из Якутска. Будем стирать, картошку на зиму перебирать…

Но потом она стала понимать: нет, это не только забавно и приятно, когда твоя мама учительница. В прошлом году, когда отец с матерью и той дурой Клеопатрой стали обыскивать ребят в классе, Лира едва не умерла со стыда! Но, видимо, любящее сердце всегда оправдает и защитит того, кого любит. Конечно же, во всём была виновата жаба Клеопатра, это она вовлекла родителей в позорное дело!

Так и теперь, когда из-за Гоши снова на все лады склоняют мамино имя, Лира и сейчас не спешит разделить общий гнев. Надо, чтобы для всех была равная правда — и для Гоши, и для класса, и для мамы. Ведь «сидячая забастовка» на мамином уроке — это отместка за прошлое. Ей мстят, а разве это — хорошо? Ах, мамочка! За последнее время с ней происходит что-то странное. Всегда спокойная и ровная, она вдруг стала сердиться по пустякам. В школе ходит будто оскорблённая, голова у неё всё время вызывающе вздёрнута. Смеётся совсем редко, разговоры за обедом у них теперь какие-то принуждённые. А как она расплакалась над старой фотографией!

А вчерашний случай! Сели за стол, и мама вдруг:

«Поздравляю вас, уважаемый завуч. Поручаешь Аласову призвать хулиганский класс к порядку, а он на комсомольском собрании выступает с речью: дескать, мы, учителя, во всём виноваты, а вы, ученики, во всём правы».

«Что за чёрт! — папа швырнул ложку на стол. — Кто тебе это наговорил?»

«Почему наговорил? Лира вернулась с комсомольского собрания и всё рассказала…»

«Мама! Как тебе не стыдно! Разве я так говорила?»

«А как ты мне говорила?» — теперь и мамина ложка со звоном полетела по столу. Такого в семье ещё не было, братец Локут со страха стал даже скулить потихоньку.

«Или не ты мне рассказывала, что Аласов даже не стал искать виновников, а пошёл с комсоргом помогать этому разгильдяю Кудаисову? Разве это не подстрекательство против учителей? Ты уже взрослая, могла бы понять, что к чему!»

Лира едва удержалась, чтобы, в свою очередь, не бросить ложку на стол. В своей комнате она упала на кровать: какой оговор от родной матери! Мамочка, мама, почему ты так переменилась, что случилось с тобой, почему ты не можешь стать прежней?

Потом они помирились. Лира в который раз всё простила маме.

Но осадок в душе остался. Разве это забудешь в одну минуту?

Когда Лира вошла, в классе было уже полно ребят. Лира ушам своим не поверила:

— А он ему р-р-раз в челюсть! Пьяница бряк на пол и нож выронил. Вот так…

— Эй, ты! — взвыл Ваня Чаркин. — Отпусти-ка. Слышь, Сашка! Размахался! А ещё комсорг…

— Да я же показываю!

— Дай-ка я тебе покажу! Моду какую взяли, чуть чего, сразу на кулаки… Ты вот погоди, вам ещё за такие подвиги влетит — и тебе, комсоргу класса, и учителю. Учитель, а драться!

— Так пьяница с ножом на него…

— Всё равно, учитель с родителями не имеет права драться!

— Иди ты, законник…

— Вот, братцы, теперь вы можете невооружённым глазом видеть, что есть среди вас мудрый человек.

— Кто же этот мудрец?

— Я лично. Некто Ю.Ю. Монастырёв. Вспомните, как я предсказал: Аласов у нас только до Октябрьских протянет? За драку с родителем снимут без разговоров. Но если мы такого классовода не сбережём, тогда мы и вовсе пропали.

— Почему это не сбережём? Надо сберечь! А то посадят нам опять Пеструху!

При слове Пеструха Лиру обдало жаром — это ведь про маму её, как про корову какую!

— Стоп, тих-ха! — Саша Брагин постучал ладонью по доске. — Тише, говорю! Это верно, к Сергею Эргисовичу легко придраться. Скажут: раз учитель, должен был убеждением… Как у графа Льва Толстого: он на тебя с ножом, а ты на него со святым словом.

— Начальство ни за что свою Пест… Пестрякову в обиду не даст. А на нашем классоводе отыграется!

— Слышите, батыры Батыр — герой олонхо (якутского эпоса). … — сказал Саша Брагин, и все притихли, — а что, если нам отделаться малой кровью? «Во спасение»… Пойти и извиниться перед Надеждой Алгысовной. Пресечь в зародыше, а?

— Э, нет! — хлопнул книжкой о парту Юрча Монастырёв. — Я — нет. В чём же таком нам виниться? «Хоть вы и не правы, но ми, холопы ваши…»

— Не юродствуй, — остановил его Чемпосов. — Сергея Эргисовича спасать надо, а ты всё с гордостью своей… «Капитан первого ранга»!

— Это правильно, что Надежда Алгысовна неправильно поступила, — сказал Ефим Сирдитов. — Но урок мы всё-таки сорвали, разве правильно? На собрании вчера все заявляли: мы неправильно себя вели, а сегодня уже другое говорим, — разве так правильно?

— Великий философ наших дней Ефим Сирдитов. Словарный запас у него из двух слов — «правильно» и «неправильно». Ты уж лучше давай сразу выводы: что предлагаешь?

— Извиниться перед Надеждой Алгысовной!

— Хорошо, — сказал Монастырев. — Вот ты и пойдёшь извиняться.

— И пойду! Саша, пойдём вместе. Стыдного тут ничего нету.

— Идите, идите!!

Показалось, что отсутствовали они вечность. Всё в той же позе, не поднимая головы, сидела на своём месте Лира.