Софрон Данилов - Бьётся сердце

После того как ребята извинились перед Пестряковой, Аласова поздравляли со всех сторон: «Десятого класса просто не узнать, это надо же так уметь воздействовать на ребят!» Ещё муторнее от этих похвал. Нет, нужно, не мешкая, рассказать всё директору — умел кулаками махать, умей и ответ держать.

Застав в учительской обоих, Кубарова и Пестрякова, он решительно начал было: «Тимир Иванович, Фёдор Баглаевич! Позвольте мне кое-что объяснить вам насчёт десятого класса…»

«И-и, Сергей Эргисович, дорогой! — Тимир Иванович не дал ему и договорить. — Зачем объяснения! Всё кончилось благополучно, и не будем размазывать пальцем по столу… Жму вашу славную руку, Сергей Эргисович, и бегу домой… Вы ведь с нами завтра на охоту? Постреляем гусей на перелёте? Ну-ну, без разговоров. До встречи на охоте!»

«До встречи…»

Чёрт возьми, сказал себе тогда Аласов, как всё-таки мир естественней для человека, чем ссора! Однако благодушие в один миг слетело, когда Аласов, придя домой, услыхал от матери: «К тебе тут пьянчужка-моторист приходил… И что у тебя, сынок, может быть общего с этим обормотом?»

Вот так штука, уж не задумал ли его «должник», проспавшись, продолжить с учителем кулачный разговор?

Тревога оказалась ложной. Голубь мира в этот день словно воспарил над грешной головой Аласова. Моторист заявился вскоре, трезвый и смущённый, как девушка. Тиская картуз, он стал невнятно объясняться: «Прощения просим. Говорят, с ножом я… Ничего не помню. Детей пожалейте, не заводите дело».

И тут Аласов непроизвольно потянулся к «ижевке» (как раз чистил ружьё к сегодняшней охоте), — нужно было видеть, как в испуге шарахнулся верзила с табуретки…

Под глазом у Антипина чернильной кляксой растёкся синяк, — Аласов поёжился смущённо: моя работа. Синяк этот, извинения, поясные поклоны за жену — всё было в такой степени тягостно и постыдно, что Сергей вздохнул с облегчением, когда гость наконец, распрощавшись и натянув на свою кудлатую голову картуз, исчез за дверью.

Вздохнул и тут же кинулся вслед.

«Эй, Антипин! Послушайте, Антипин, а деньги у вас есть?»

«Деньги-то? Деньги… да… были, да…»

«Нате вам маленько. Купите ребятам поесть. Берите, берите! Заработаете, вернёте… Не на водку ведь, на хлеб детям…»

«Какая водка! Да провалиться мне! Вот клянусь!»

Вспоминая эту картину сейчас, в охотничьей засаде, Аласов даже головой покрутил.

Фёдор Баглаевич придвинулся поближе, снизу вверх глянул медвежьими глазками.

— Слышь, Серёжа. Вот мы вдвоём только… Откройся старому учителю: как это ты сумел на десятый класс повлиять? Ну, хорошо, хорошо, не буду! — замахал он руками, видя, как скривился Сергей, словно ему на ногу наступили. — Не хочешь, не говори. Секрет мастера…

— Однако гуси нас презрели, — перевёл Аласов разговор.

И только он это сказал, на северном берегу взметнулись в зенит два огненных хвоста, через секунду, сливаясь в единый гром, ахнули два выстрела, хлёстко отдались по воде.

Аласов и Кубаров мгновенно схватили ружья. Но голоса всполошившихся птиц стихли где-то в стороне.

— Поторопились, черти. Ведь договорились — стрелять, когда гуси к самому озеру подлетят! Один промажет, другой помог бы… Два слепца собрались…

— Кто там у нас?

— Да Тимир Иванович в своих золотых очках… и Кылбанов-вьюн…

— Вьюн?

— Не вьюн, а самый настоящий желтобрюх. Не мне бы это говорить про учителя, но я тебя, Серёжа, насчёт этого Кылбанова как сына родного хочу предупредить: остерегайся. Человек из тех, что и шёпот на верёвку нанижет.

— Спасибо, Фёдор Баглаевич, — засмеялся Аласов. — Только бояться-то мне нечего. Самогонку тайно не гоню, фальшивых ассигнаций не печатаю.

— А кто тебя знает, — хихикнул Кубаров. — Вы ведь молодые, ух!

Ночь заметно свежела. Лужица у ног Аласова подёрнулась тонким ледком.

— Ычча! Холодно! Плохо наше дело, голова мёрзнет, — Фёдор Баглаевич опустил наушники меховой шапки. — Эгей! Охотнички!.. — завопил он в темноту.

— Э-эгей! — раздалось из дальних зарослей. — Фёдор Баглаевич! Аласов! К костру давайте!

Когда напарники добрались до овражка в ивняковых зарослях, там уже весело трещал костёр, все были в сборе. Кылбанов, Тимир Иванович, который чистил ружьё, Роман Иванович Сосин — математик. Дымил папироской Нахов. Молодой Евсей Сектяев, не дожидаясь чая, уже что-то жевал. Халыев, русист, немногословный человек, ладил над костром большой железный котёл.

— Будет чаёк? — весело спросил его Аласов.

Русист взглянул на него и утвердительно кивнул. Поговорили.

— А наш Кылбанов, наш Аким Григорьевич дорогой, перед тем экзаменом всю ночь в скрадке просидел… — Уже начал первую охотничью байку у костра повеселевший Фёдор Баглаевич; Кылбанов, став героем анекдота, заранее скривился. — Только ты не обижайся, Аким Григорьевич, я ведь правду говорю, ничего не выдумываю. Просидел он, значит, полную ночь в скрадке, а наутро экзамены. Только и успел, что штаны переменить. Явился в класс, присел за столом комиссии, дремлет потихоньку. А тут девочка одна вышла отвечать, Машенька, я её помню, такая голосистая, так и звенит. Не знаю, что уж нашему Акиму Григорьевичу приснилось, только он вдруг в самом неподходящем месте ка-ак взлетит над столом: «Гуси! — кричит. — Гуси!..» — и хвать Тимира Ивановича за руку — он рядом сидел. Девочка с перепугу к порогу.

Все рассмеялись, пронял смех и самого Акима Григорьевича.

— Охо-хо… «Гуси», значит!

— Вот это охотник! Девочку за гусёнка принял! Счастье, что ружья при нём не было…

— Тимир Иванович, неужто всё так происходило?

— Не скажу, чтобы в совершенном подобии… — начал дипломатично Пестряков, но ему не дали говорить.

Вскипел чай в котле. Усевшись в кружок и расстелив газеты перед собой, охотники стали выгружать припасы из рюкзаков.

Аласов извлёк несколько бутербродов, кусок варёного мяса, солёный огурчик, а к огурчику — пузырёк. «Нынешнего мужчину без вина на гусей и не выгонишь», — сказала мать, когда он засомневался было насчёт пузырька. Взять взял, а сейчас почувствовал себя с этой посудиной не совсем уверенно. После драки с Антипиным вдруг стал ощущать какое-то сомнение во всём: скажут, он к тому же ещё и выпить не дурак. Поистине, горек удел человека с подмоченной репутацией!

Вот и Нахов достаёт свою снедь:

— Та-та, — пощёлкал языком Кылбанов. — Не многовато ли, товарищ Нахов, прихватил на одного?

— Почему же на одного? Я ведь знал, что ты, братец, будешь пустым сидеть, слюну глотать. Я и на тебя рассчитал. Ох, люди, люди! — с неожиданной ловкостью он сгрёб всю снедь. — Общий котёл, по-солдатски!

— Мо-моя! — только и успел крикнуть Кылбанов вслед заячьей ножке.

Развеселившиеся охотники принялись чаёвничать.