Софрон Данилов - Бьётся сердце

— Тимир Иванович, помилосердствуйте, — попытался вступиться Аласов. — С панцирем-то как раз получилось хорошо. Ведь какая главная задача урока? Вызвать у ребят активное отношение к социальному злу! И если с точки зрения методики тут можно придраться…

— Придраться? Вы считаете, Сергей Эргисович, что я всего лишь придираюсь?

Теперь пришлось круто Аласову.

— У вас, Сергей Эргисович, получается так, будто все наши поурочные планы, учебные программы и учебники — только лишний груз на ногах учителя. Вот, пожалуйста, учебник, помеченный нынешним годом, утверждённый министерством, Учёным советом Академии педагогических наук. И академия, и министерство считают, что о панцире Дантеса на уроках рассказывать не следует. Вы же с Саргыланой Тарасовной считаете, что о панцире рассказывать необходимо… Какую тут позицию прикажете занять мне, завучу школы?.. А теперь представьте, во что превратятся наши уроки, если и остальные учителя с вашего, Сергей Эргисович, благословения станут учить детей не по учебникам, а по развлекательным заметкам… Как можно, Сергей Эргисович, вы педагог опытный, а при разборе урока молодого товарища поощряете самовольство! Как я должен вас понимать в этом случае?

В тот день, испив свою чашу до дна, они возвращались из школы вместе — Саргылана и Аласов. Не скажешь, кому больше влетело — самой виновнице или её защитнику. Можно было представить, как трагикомически выглядели их унылые фигуры со стороны: идут два «новобранца», те самые, что в нынешнем учебном году пополнили коллектив передовой Арылахской школы.

— Влетело вам из-за меня? Будете знать в другой раз, как выступать в роли рыцаря Дон Аласа Арылахского.

Но Аласов вдруг сказал:

— А знаете, Саргылана Тарасовна, вы ведь учитель божьей милостью! Состоялось, понимаете? С чем и разрешите вас поздравить.

И даже голову склонил перед нею, вконец растерянной.

Вот человек: всегда остаётся сам собой. Не притворяется, ничего из себя не изображает — всегда Аласов… Однако погоди, Саргылана Тарасовна, за что же, не боясь греха, кукушка хвалит петуха?

Сейчас, сидя над тетрадями, Саргылана подумала: и всё-таки не в том только дело, что он её похвалил. Аласов действительно хороший человек. Недаром его полюбила Майя Ивановна — уж она-то способна полюбить лишь самого-самого…

— Ау, Ланочка!

В сенях загремели лыжи, застучали ботинки. В клубах пара и морозной свежести в комнату ввалились Майя Ивановна и Аласов — легки на помине.

— Эх, Ланочка, жаль, что не поехала с нами… Ты что такая?

— Какая?

— Какая-то не такая… О чём думала-мечтала?

— О любви, — смело сказала Саргылана.

— Вот это тема!

— О любви между мной и шестым «А». Вот посмотрите, какие они мне сочинения преподнесли! Сергей Эргисович, и вам хочу показать, почитайте, пожалуйста.

— «Если бы я был волшебником»… Гм… Сами придумали?

— Майя Ивановна, спите? Можно к вам?

— Можно, беги.

Девушка протопала босыми ногами по полу, нырнула к ней под одеяло.

— Аи, холодная… Повернись ко мне спиной, я тебя обниму.

— Майя Ивановна, мне мысль пришла…

— Опять! Я же тебе сказала: зови меня Майей… Или это так трудно?

— Майя… послушай, Майя, мне мысль пришла… Жизнь — какая всё-таки прекрасная! Всё вместе — и школа, и зима, и что вот я с вами, и мальчишки мои смешные… Жизнь — это чудо, правда?

— Правда, Лана.

— А этот Евсей Сектяев… Старуха наша нянечка зовёт его: Лэпсэй. Я ему тоже крикнула: Лэпсэй! А он мне: а?

— Имя как имя.

— Очень уж смешное. И сам он смешной… Танцует со мной, еле пальчиками держит. Вы Аласова всё вышучиваете, а мне его жалко. Я сколько раз думала: трудно вам вдвоём будет. Зато так инте-ересно! Если бы Лэпсэй был такой…

— Что ты, Ланочка? О чём ты?

Но девушка, не досказав, стихла на полуслове.

Майя бережно подоткнула под неё край одеяла, легла поудобней и стала глядеть во тьму. В ночной тишине потрескивала наружная ледяная обмазка кухонного окна: трак, трак…

Аласов строго-настрого сказал себе: дружба так дружба, и незачем мутить душу бесполезными мыслями. Всё между ними должно быть просто: вот стали они на лыжи, проверили крепления, палки в руки и — вперёд! Свежий ветер, быстрый бег хорошо приводят человека в трезвые чувства…

В воскресенье Аласов должен был вывести на заре своих десятиклассников в большой лыжный поход. Решили сходить к старому кладбищу, на могилы первых арылахских коммунистов — Семёна Кымова, Лэгэнтэя Нохсорова. «Союз боевых следопытов» хочет собирать исторические материалы о гражданской войне, об организации колхоза. Поход — всему начало.

Где-нибудь на Кавказе весь аул сбегается на общий танец. В Прибалтике сотни людей собирает певческий хор. На Рязанщине любят массовые грибные набеги. А в Якутии — лыжи. Сколько связано с ними славных минут в жизни каждого северянина, какие давние и добрые традиции живут в этих общих снежных походах!

— Физкульт-привет, Майя!

— Здравствуйте, Сергей Эргисович!

Опёршись на палки и притоптывая лыжами, Майя ждала общей команды. Какое сегодня славное утро! И как жаль, что Саргылана не увидит его. Майя поглядела на дорогу: может, всё-таки передумает, оторвётся от своих тетрадок? Совсем замучила себя, бедняжка. Пословица есть: способный на одном месте не засидится. А с моей девочкой как раз наоборот: способная, потому и с места не сдвинешь.

— Здравствуй, Майя.

А, Надежда Пестрякова, собственной персоной.

— Здравствуй…

В своей богатой дохе из лисьих лапок проплыла Пестрякова мимо — уж не собралась ли и она в поход? Нет, пришла дочку проводить. С каких это пор Надежда Пестрякова стала такой сверхзаботливой мамой, — несмотря на ранний час, хочет на своей девочке шарфик поправить…

— Ах, Майя Ивановна, миллион извинений!..

Едва не налетела на Майю невесть откуда взявшаяся Степанида Хастаева — уже раскраснелась, полна боевого задора. Пыжиковая шапка чуть набекрень, спортивные брюки обтягивают бёдра.

— И вы тоже, Майя Ивановна?

— Тоже, Стёпочка.

— Вы, Майя Ивановна, говорят, лыжница азартная?

— Азартная, Стёпа.

— Ну что ж, посоревнуемся. Я ведь — ух! — Стёпа сделала разбойничьи глаза. — Я ведь, Майя Ивановна, своего не упущу, прямо говорю. И уж если соревноваться… я имею в виду лыжи… так я в лепёшку расшибусь!

— Стёпа, не надо расшибаться. И обратите внимание на свои крепления — как бы и вправду не расшибиться.

Но Стёпа уже не слушает её. Вытянув шею, она смотрит в сторону Аласова, который в эту минуту разговаривает с Надеждой Пестряковой, та о чём-то расспрашивает его, он отвечает, показывая рукой на сопки, засмеялись чему-то. А вот уже настоящий удар для Стёпы: Надежда привлекает Аласова к себе и застёгивает потуже «молнию» на его куртке…