Вера Мосова - Не шей ты мне, матушка, красный сарафан

Сейчас он сидел в своём живописном садике и чувствовал непонятную тоску. Неужели эта простая, полуграмотная девушка смогла завладеть его сердцем? Он вспоминал, как мило она краснела, смущаясь, как робела перед ним поначалу, как дрожала её рука, когда она шла рядом, опираясь на его руку. Он заметил восторг в её глазах, когда она приняла от него букет тюльпанов, тревогу за него, когда он, мокрый, выходил из пруда с парнишкой на руках. Видел, как самозабвенно обращалась она к Богу, стоя в церкви, и губы её шевелились. Хотел бы он знать, о чём она с ним говорила, чего просила в тот миг. Павел Иванович был абсолютно уверен, что союз их должен построиться исключительно на взаимном уважении и доверии, и не более того. Но стоило ей уехать, и он уже начал тосковать. Не ожидал он такого поворота, потому и сидел сейчас в недоумении. Эх, Аннушка, Аннушка…

В не меньшем недоумении возвращалась домой и его невеста. И чем дальше уезжала она от большого города, тем отчётливее понимала, что домой возвращается уже не той прежней Нюрой, а будто другим человеком. Её недавний мир был ограничен домом, семьёй и знакомыми с детства картинами лесов и полей. Теперь же в её душе был совсем иной мир, границы которого значительно расширились. Она окунулась в другую жизнь, о которой прежде и не подозревала, напиталась другими эмоциями, звуками, запахами. Она увидела, познала и вобрала в себя много нового и непередаваемо интересного. Звуки скрипки, не смолкая, метались в её душе, рыдали и пели, словно неведомый смычок касался её тонких струн. А мимо неё опять плыли берёзки да ели, облака бежали по небу вслед за коляской, и ясное солнышко слепило глаза.

– Интересно, что сейчас маменька делает там без нас? – произнесла в задумчивости Маруся.

– Наверное, она в огороде сейчас, с Лукерьей грядки полют, – так же задумчиво ответила ей Нюра.

– Ты что! Сегодня ведь Духов день! Забыла? Земля – именинница!

– Точно! Совсем запамятовала! Значит, отдыхают, у самовара сидят, пироги едят.

– Вот бы сейчас, как в сказке, оказаться дома, а не трястись по этим дорогам, не дышать пылью.

– Вот чугунку построят, – вмешался в их разговор отец, – тогда и будем часто к Нюре в гости ездить. И быстро! Говорят, на паровозе не два дня ехать придётся, а сколь-то часов и всё!

Нюра нахмурилась. А будет ли она жить-то там? Позволит ли Алёшенька стать ей чужой женой? Он грозится выкрасть её. А готова ли она бежать с ним и навсегда расстаться со своей семьёй? Тятенька ей этого не простит, она знает, значит, и дороги назад у неё уже не будет. Зато будет Алёша! И как ей этот сложный выбор делать? Снова тяжёлая грусть-тоска навалилась на девицу.

К вечеру второго дня путники добрались-таки до дома. Анфиса уже сидела под окнами на завалинке, ждала своих ненаглядных.

– Ну, слава Богу! Вернулись! – всплеснула она руками. – А я сижу тут, горюю.

– Да куда ж мы денемся! – рассмеялся Прохор, обнимая жену.

– Мало ли лихих людей на дороге! Всё, что угодно, может статься!

– Ой, доченька, ой, красавица! – запричитала она, увидав Нюру в новом платье. – Ой, настоящая барыня! Дай-ка, я на тебя полюбуюсь! Это жених так тебя разрядил? Ай, какой молодец! Не жадный, я смотрю!

Нюра кивнула матушке в ответ, обнимаясь с нею.

– Здравствуй, Марусенька, здравствуй, душа моя! – обратилась мать к надувшей, было, губы дочери. – Не пожалела, что в эку даль поехала? Не притомила тебя дорога дальняя?

Маруся бросилась на шею матери, так ей хотелось расплакаться, как в детстве, и пожаловаться, что старшей сестре опять достаётся всё самое лучшее.

Тут за ворота вышли сияющие Иван с Лукерьей, откуда ни возьмись, появился Василко. Отец подал ему леденец в форме петушка на палочке и фигурный пряник. Тот, довольный, побежал хвастать друзьям своими гостинцами. Все вошли в дом. Прохор вынул из сундука по отрезу материи жене и снохе.

– А для тебя, сын, у меня гостинец особый, – улыбнулся он. – Пойдём во двор, покажу, какого товару железного я набрал.

Мужчины вышли. Во дворе отец открыл деревянный ящик, что стоял у него под сиденьем, и вынул оттуда новенький топор.

– Вот, Иван, это тебе! Думаю, пора нам ставить для вас с Лукерьей новую избу, а то негоже по ночам молодую жену во двор водить!

Иван растерялся, покраснел, а отец похлопал его по плечу и продолжал:

– Не тушуйся, дело молодое! Вот на Покров выдадим Нюру замуж и по первому снегу начнём лес валить да хлысты возить. Я уже делянку выхлопотал. А там, глядишь, и сруб скатаем.

– Спасибо, батя! – растроганно произнёс Иван.– Я как раз хотел с тобой об этом говорить. Вот Луша-то обрадуется! Похоже, понесла она опять, так что, даст Бог, зимой внука тебе народим.

– Хорошее дело! Спасибо за радостную новость, – улыбался отец, доставая из своего ящика железные петли, шарниры, скобы и прочие необходимые в хозяйстве вещи. – На-ко, снеси деду Степану вот этот ножичек, для лозы ему купил, глянь, вострый какой!

Анфиса быстро собрала на стол. Только все уселись, прибежал рыдающий Василко.

– Что такое опять приключилось? – строго спросила мать.

Тот ещё пуще залился слезами и ничего не смог выговорить.

– Ну, не иначе, как гостинец отобрали, – предположила Нюра.

– Пе… Пе.. Петька, – всхлипывая жаловался малец, – пе… пе… петушка выхватил, а я отнять хотел, он упал, и грязь налипла-а-а.

Он вынул из-за спины петушка, который так извалялся в дорожной пыли, что стал, как будто бархатным. Все дружно рассмеялись, а парень разревелся ещё пуще прежнего.

– Пойдём со мной, – сказала Нюра братцу, – сейчас мы его отмоем.

Она набрала в ковш воды и полила на леденец над тазом. Потом окунула его в кипяток и вручила Василке. Тот заулыбался и, забыв поблагодарить сестру, выскочил из избы.

– Как же всё-таки хорошо дома! – со счастливой улыбкой проговорила Нюра. – Так уже эта дорога надоела!

– Да, – подхватил отец, – недаром говорят, что в гостях хорошо, а дома – лучше! На то он и дом!

Допоздна Маруся с Нюрой рассказывали о своём путешествии. Вернее, рассказывала Маруся, Нюра лишь добавляла что-нибудь. Анфиса с Лукерьей всё повыспросили: как их приняли, чем кормили, богато ли в доме, как слуги себя ведут.

– Ну, что, доченька, – обратилась к Нюре мать, – захотелось тебе там хозяйкою остаться?

– Да какая из меня хозяйка? – отмахнулась Нюра. – Я и приказать-то не умею. Да и со слугами ровней себя чувствую. Это надо барыней родиться, чтоб командовать уметь.

– А из меня бы получилась хозяйка! – подхватила Маруся. – Вот я бы там навела порядок! Они бы у меня по струнке ходили!

Все дружно рассмеялись. Потом Маруся с удовольствием рассказывала про большие богатые дома, церкви и лавки, про Царский мост, про тюльпаны, с которыми Нюра вернулась с прогулки, про седого музыканта и его диковинную балалайку с палочкой. Все с интересом слушали, лишь Нюра сидела в задумчивости и только изредка отвечала на вопросы.