Николай Еленевский - Мытари и фарисеи

– Национальная гвардия.

– О да! Национальная гвардия будет плов с утра до ночи варить.

Штаб Среднеазиатского военного округа как-то быстро стал Министерством обороны Узбекистана со своим министром, замами и всем тем, что необходимо для такой категории руководства. Вчерашние майоры, подполковники, имевшие узбекскую родословную, в спешном порядке возводились в полковники, генералы. И без того строгая пропускная система в штаб взвилась в своем усердии до непостижимых высот секретности, как будто узбекской армии предстояло решать задачи мирового значения. Сейчас и немедленно!

Издававшаяся на русском языке военная газета заскулила, заплясала, не зная, к какому берегу плыть. Офицеры с самого утра собирались в угловом кабинете подполковника Попова, спорили до хрипоты, как надо выживать в такой ситуации, поближе к обеду кабинет запирался изнутри на ключ, на столе появлялась пара бутылок водки, к ним нечто вроде закуски, из той, что не доели вчера. Попов протирал исписанными-исчерканными листами неудавшейся статьи стаканы, сам же и разливал водку:

– Я звонил вертолетчикам, Лунянину, спрашивал, много ли русских остается…

– И что? – уже протягивая руку к стакану, вопрошал майор Кожухов, которого больше интересовало то, чем они занимались сейчас, а не то, что предвиделось пусть и в недалекой, но перспективе.

– Многие.

Попов когда-то написал о Лунянине большой очерк. Познакомились они в Кандагаре, куда Попов через знакомого офицера в штабе округа сделал себе командировку. «Когда-нибудь мне это зачтется, – говорил он, – такая отметка в личном деле факт значимый». Не прогадал. Начальник политотдела вертолетного полка подполковник Дубяйко, узнав о планах журналиста по написанию книги, сказал, что лучшей кандидатуры, чем Лунянин, ему не найти.

– Вы понимаете, политический отдел таких офицеров держит под особым вниманием, они – наша гордость, – Дубяйко сделал многозначительную, так любимую им паузу, – думаю, вы понимаете, о чем речь. Это молодой, талантливый и весьма перспективный офицер.

По распоряжению командира полка Лунянин усадил Попова в вертолет и сделал пару кругов над аэродромом, при этом на дальнем приводе лихо сымитировал атаку в пике, от чего Попова стошнило, и комок в горле долго не мог рассосаться даже тогда, когда газетчик уже стоял на земле. «Ну ты, старичок, и летаешь!!» – выдохнул он свое восхищение Лунянину. И впоследствии этот полет расписал как вылет на уничтожение душманской засады. Расписал в самых ярких тонах и красках, подчеркивая, что именно за такие вылеты и был награжден Лунянин боевыми орденами. Растиражированный в газетах и журналах, даже вошедший в сборник, очерк принес Попову так давно ожидаемую им славу мастера пера. Дубяйко отправил в политуправление об очерке свое резюме, в котором высоко оценил талант журналиста: «Он показал через службу боевого офицера ту огромную важность партийного влияния на решение задач, которые поставила партия перед воинами-интернационалистами».

Политуправление признало Попова лучшим журналистом года, вручило диплом и премию. О чем жалел Попов, так о том, что премия не имела лауреатского знака, он был бы на груди очень кстати среди юбилейных медалей.

Сборник стоял в кабинете Попова на книжной полке особняком, на видном месте. Для журналистов рангом пониже, особенно из «дивизионок», книга доставалась со словами: «Вот, старичок, моя очередная работа. Но это промежуточный этап, в принципе, материала уже на целую книгу», – и при этом довольно улыбался.

Услышав от Попова очередную новость, Кожухов, один из первых кандидатов на сокращение, обрадовался:

– Ну вот, я же говорил, что без русского языка армия никуда. На «культур-мультур» далеко не уедешь. Значит, не пропадем!

Он вкусно, неспешно выпил теплую водку и долго держал у носа кусочек лепешки, раздумывая, у кого бы из сидевших рядом одолжить денег. Посматривал на Попова, Черкашина, Безъюрова, прикидывал, оценивал. «Попову и Черкашину уже задолжал порядочную сумму, а вот к Безъюрову можно подкатиться». Деньги нужны были позарез. Вчера опять оставил в игральном автомате все, что утаил от жены, вечно шнырившей по карманам. В последнее время не везло. Почти полмесяца – и проигрыш за проигрышем. Ведь вначале, как только открыли игральный зал, установили там привезенные из Гонконга игральные автоматы разной масти и разного калибра, все складывалось благополучно. Он даже разработал свою систему, которую считал беспроигрышной. Теперь система давала сбои.

– Безъюров, как у тебя насчет капитала?

Попов с Черкашиным понимающе переглянулись.

– Если по Марксу, здесь полный кругляк, если по гонорару, так мелочишка осталась. Ты никак хочешь еще сбегать?

– Нет, у меня дело житейское, к тебе потом зайду, расскажу все по порядку и буду очень благодарен, если выручишь…

Раздобревший после выпитой водки Безъюров, всегда хранивший заначку в кабинете в толстом темно-синем томике «Капитала», махнул рукой:

– Заходи, как же без выручки, нынче я тебе, завтра ты мне.

Попов, зная о новых пристрастиях Кожухова, хохотнул:

– Завтра может и не быть, это уж точно по Марксу, – он взглянул на часы. – Допиваем – и брысь, у меня в номере материал, а я все кисну на первом абзаце.

Редактор на подобные застолья смотрел сквозь пальцы, мало веря в то, что какие-то предложения братьев по перу будут дельными и заслужат внимания. С месяц назад он забронировал за собой место в одном из центральных военных журналов и жил предстоящим отъездом в Москву. Его заместитель, плешивый подполковник Тишук, каждый день спешил в военное министерство в центре Ташкента, чтобы пропитаться атмосферой новых веяний, шнырял по редакциям узбекских газет, подыскивая там журналистов для газеты «иной формации», как он все чаще выражался на редакционных летучках.

– Начнем с того, что нам необходим вкладыш на узбекском языке, – убеждал он, – чем раньше, тем лучше! Иначе, если там замыслят свою газету, нам труба, полная труба!

Офицеры недовольно зудели по поводу тишуковских замыслов, зная, чем это пахнет для каждого из них. Редактор понимающе качал головой, соглашался с Тишуком, а тот доказывал:

– Будет вкладыш, сохраним газету, сохраним коллектив. Пояснять не буду.

Тишук уже просчитал свои действия на несколько ходов вперед, зная, что место редактора, на которое он никогда и не помышлял, для него, отнюдь не блестящего журналиста, теперь само плыло в руки.

– А там куда кривая выведет, – говорил он жене, – гражданских ведь надо обучать нашему ремеслу, военного журналиста ведь растить надо. В этом узбеки ни бельмеса, ни гу-гу. Столько гражданских газет объездил, и, представь себе, ни одного желающего. Понятно, наше ремесло непростое. Здесь мне и карты в руки. Буду искать среди военных, кто мало-мальски может грамотно писать по-узбекски. На первых порах обзаведемся переводчиками.