Лев Волохонский - По понятиям. Происхождение современной общественной морали

11 марта суд вынес приговор. П. Волков приговорен к лишению свободы на 10 лет, И. Пехов – на 8 лет, Н. Зубачев, Н. Григорьев и А. Федоров – на 5 лет каждый, – все с поражением в правах после отбытия наказаний. Остальные подсудимые осуждены на меньшие сроки.

«Правда» №69, 10 марта 1940 года.

Война нарушила стабильность во всём, в том числе и в общественной морали.

Нравственная деградация населения и резкая враждебность власти по отношению к нему привели на первом этапе войны к многочисленным поражениям на фронтах, массовой сдаче в плен и беспрецедентному историческому факту: более миллиона советских граждан одели немецкую форму, то есть были готовы активно воевать на стороне противника.

В этой ситуации коммунистам пришлось:

во-первых, призвать заключенных на войну;

во-вторых, поменять некоторые установки и ослабить идеологический контроль.

Началась пропаганда патриотизма, восстановление полностью уничтоженной Православной Церкви, возвращение в армию погон и других традиционных атрибутов.

Алгоритм «Что Вождю угодно, то и хорошо» сменился на «Хорошо то, что способствует победе».

Появились инакомыслящие союзники.

В экстремальных условиях ослаб контроль над горизонтальными связями между людьми, которые начали неформально общаться и формировать какие-то общие моральные оценки происходящего.

В числе миллионов зэков, частично принудительно, частично добровольно отправленных на фронт, было и некоторое количество воров.

На фронте все смешались, и произошла естественная диффузия понятий. Советские граждане слегка приблатнились, а блатные отошли от своей идеи.

Также по ходу войны к СССР была присоединена часть Польши, вместе с находившимися там польскими ворами, у которых был свой закон, значительно более либеральный по отношению к властям. В частности, их закон позволял занимать придурочные должности, носить форму и т. п. Отсюда пошло присловье: «Сука – тот же вор, только польский».

И коммунистический монолит, и воровской закон были основательно размыты.

Собственно говоря, для блатных сам факт нахождения в армии уже грубое нарушение закона.

Советская пропаганда изображала преступный мир двояко. В одних случаях говорилось, что вот, мол, даже преступники готовы защищать Родину до последней капли крови, а в других, что именно они охотно шли в бургомистры, старосты, полицаи, власовцы и т. п.

Какие-то блатные, безусловно, попали и в армию, и в полицию, и в администрацию, но с точки зрения воровской идеи и воровского закона, и те, и другие, и третьи – просто суки, на чьей бы стороне они ни воевали.

Сучья война (1947 – 1953 гг.)шла на территории всего СССР. По количеству убитых и раненых она сопоставима с Корейской, Вьетнамской или Афганской, и, тем не менее, о ней ничего не написано ни в одном учебнике истории, ни в одном историческом труде (включая «Архипелаг ГУЛАГ»), – только устное предание и художественная литература (Дёмин, Синявский, Шаламов, Высоцкий).

После войны и преступный мир, и коммунисты захотели вернуться к прежней стабильной ситуации.

Коммунисты, загоняя народ в стойло, имели многоплановые цели: социальные, экономические, внутри- и геополитические и т. д. и т. п.

Воров беспокоили узко сословные морально-правовые вопросы: воровская идея и воровской закон.

Коммунисты действовали своими испытанными средствами: пропаганда, переходящая в массовый гипноз, плюс массовые репрессии.

В преступном мире разгорелась война. Уникальная. По чисто идейным соображениям.

Воры, побывавшие на войне, «взявшие винтовку» и одевшие форму, серьёзно нарушили закон. Также, побывав в армии, они усвоили солдатскую мудрость: «держись поближе к кухне и санчасти» и начали на зоне занимать различные придурочные должности (бригадиры, нарядчики, повара, каптёрщики и т.д.), а за это уже сукой объявляют и режут.

И начали резать.

Сук было много, и умирать они не хотели. По мере усиления террора со стороны воров, они всё более сближались с лагерной администрацией и к 1947 году объединились, получили от ментов добро и сами объявили ворам беспощадную войну.

Сучья война началась на Колыме, где некий Пивоваров собрал сук и начал резать воров. Почин был подхвачен по всей Колыме, после чего начальники повезли Пивоварова с бригадой на Запад. Там, где проходил этот этап, разгоралась война, и к концу 1947 г. ею был охвачен весь ГУЛАГ.

Ситуация пришла к тому, что любой вор обязан был резать любую суку там где встретит, а суки, в свою очередь, убивали любого вора, который публично не отрекался от воровской идеи. Целуй нож, или умри.

Начальники, потирая руки, докладывали наверх, что вскорости «преступный мир сам себя уничтожит».

Из рассказов Николы Татарина (вор, сидел с 1938 г., Вятка, Абакан, Норильск, Воркута, Колыма):

«… Когда пришли на 35-й лагпункт, там были одни суки. Может 40, может 50, а может и все 100. Лагпункт огромный. Тысяч 9 – 10. А нас, с этапа всего-то 11 людей. В карантине стос метнули 10 10 стосметнуть – раскинуть карты , – кому нож на вахту 11 11 после разборки кто-то один шел с ножом на вахту ибрал всё на себя нести. Выпало Подмётке. У него всегда фарт такой…

Ну, вышли на зону, сук порезали, чифирнули и понёс Подмётка нож на вахту. Дали ему положняковые полгода БУРА 12 12 смертная казнь в описываемый момент была отменена инаказать з/к, уже имеющего срок 25 лет, можно было только БУРом (БаракУсиленного Режима) – и в хату, а там аж 17 сук. У Подмётки только шило. К утру все 17 холодные, а Подмётке ещё полгода. Такой у него фарт. Весна была лучше некуда. Балдёха. Кайфуем. А он в БУРе. Грели 13 13 греть – нелегально снабжать зэка продуктами, куревом и т.д., оказывать материальную поддержку. , конечно, от души, но БУР есть БУР…»

Истории, записанные А. Синявским (политзаключенный, сидел в Мордовии 1965—1971 гг.) «Голос из хора», Stenvalley Press, 1973:

«…Когда суки положили Пушкина на железный лист и начали подпекать на костре, он прокричал стоявшим поодаль зрителям фразу, лучше которой я не смог бы выбрать в эпиграф, если бы только счёл себя достойным её повторить:

– Эй, фраера! Передайте людям, что я умираю вором!..

…О Пушкине рассказывают, что когда он сидел однажды у костра с одним шпаненком, к ним подошёл старшина с пистолетом и начал гнать на работу. Шпаненок огрызнулся. Мент выстрелил и убил. – Ах, ты мразь! – говорит Пушкин, и нащупывает сзади, как сидел, какую-нибудь палку или топор, но ничего не нашарил, и медленно встает, и медленно идет на мента. – Мерзавец! А в углу рта у него еще дымилась папироса.