Виктор Зонис - Идальго Иосиф

– Иосиф! Менахим! Давид!

Но ни один из узнанных или неузнанных, из названных или неназванных не обернулся, не оторвал взгляд от дороги. Они покидали свою Испанию, свою родину, без оглядки назад, не позволяя тоске и грусти расслабить, захватить в тиски свое сердце. И вдруг, среди шума и грохота, сначала робко и тихо, нарастая, словно лавина, подхваченная сотнями голосов, над пестрой людской лентой понеслась песня:

Кельн встретил Иосифа дождем и порывистым ветром. Он остановился у своего знакомого, генуэзского торговца Бенвенутто, любезно предоставившего ему целое крыло обширного дома. Иосиф не любил беспорядок и суету. Брезгливо и раздраженно расхаживая по огромной комнате, натыкаясь на тюки и сундуки, он обдумывал свои первые действия в этой стране. Иосиф прибыл в Кельн первым, но следом за ним, в течение недели-другой, прибудут еще, как полагал Иосиф, – сто-сто пятьдесят семей. Он знал свой народ и хорошо представлял, какой гвалт поднимется на узких и чинных улочках Кельна.

«Этого нельзя допустить. Надо сразу и четко организовать эту массу темпераментных единоверцев, расселить их, хотя бы временно, но быстро, чтобы не вызвать раздражения у медлительных и чванливых бюргеров», – думал Иосиф.

Он подошел к зеркалу и осторожно посмотрел на себя.

«Господи! И в этом мне придется теперь ходить», – тоскливо подумал он, придирчиво рассматривая купленный только что у генуэзца тесный, сшитый по последней немецкой моде, наряд.

Перед ним стоял совершенно незнакомый мужчина: широкие плечи и тонкую, без всяких признаков возрастного жирка талию, стягивал темно-зеленый бархатный камзол, сверля Иосифа холодным блеском десятка изумрудных пуговиц-глаз. Шею, привыкшую к абсолютной свободе, подпирал жесткий, на твердом костяном корсете, воротник. Бедра обтягивали фиолетового цвета короткие штаны, схваченные чуть выше колен двумя изящными, золотыми пряжками.

«А ты еще ничего», – спустя несколько минут одобрительно подумал Иосиф, надевая на шею массивную золотую цепь с большой, украшенной тончайшим узором фамильного герба Эзра, бляхой.

– Мириам! Мириам! – громко позвал он жену.

Мириам – простоволосая, в одной рубашке, совершенно не скрывающей ее женских прелестей, разгоряченная и раскрасневшаяся, влетела в зал, вопросительно глядя на мужа.

Иосиф иронично улыбнулся, любуясь своей женой, и мягко, но решительно сказал:

– Мириам, не нужно столько суеты. Распакуйте только самое необходимое. Мы не задержимся здесь больше нескольких дней. Я еду к герцогу, к обеду не ждите. А завтра, с утра, поедем присматривать нам дом, – еле слышно, в самое ушко, прошептал он ей последние слова, лаская языком тонкую шею.

– Да! Скажи домочадцам, чтобы так не галдели, – уже другим тоном произнес он. – От них с самого утра болит голова.

Иосиф быстро пересек зал, вышел на улицу и ловко, без усилий, вскочил на своего любимца – чистых арабских кровей, шоколадного цвета скакуна.

Прошло уже больше часа. Иосифу порядочно надоело рассматривать убранство приемной дворца герцога Кельнского Герхарда. Это гигантское помещение по архитектуре и мебели разительно отличалось от того, к чему Иосиф привык в Испании. Между огромными, от пола до потолка, узкими, стрельчатыми окнами, с яркими витражами стекол, стояли чучела медведей, лосей, кабанов, в страшном оскале, с ненавистью глядя на соседствующих с ними рыцарей – в полном турнирном и военном убранстве. Вдоль стен, по периметру всего помещения, были расставлены массивные дубовые скамьи, очень жесткие для восточных ягодиц Иосифа. Посреди зала, под огромным, свисающим с потолка на мощных бронзовых цепях светильником, стоял массивный, из того же темно-коричневого полированного дуба, минимум на сто человек, стол. В углу ярко пылал, не столько согревая, сколько освещая помещение, отделанный темным итальянским мрамором, камин.

«Выдерживает паузу, ставит меня сразу на место», – подумал о герцоге Иосиф.

«Ну что ж, если это единственная демонстрация власти и силы, то не так уж плохо. Бывало гораздо хуже и обходилось», – подбадривал себя Иосиф.

«Посмотрим, насколько ты суров на самом деле», – решил он, удивленно глядя на вошедшего в зал Бенвенутто.

Бенвенутто суетливо улыбался, потирая перед камином озябшие руки.

– Меня позвал герцог, я буду твоим переводчиком, – подмигнул он Иосифу. – Не волнуйся, я с герцогом о тебе уже говорил. Да и рекомендательные письма от да Гаммы и Ганзейского торгового союза что-нибудь да значат. Ты важная птица, Иосиф, – засмеялся Бенвенутто, опускаясь рядом на скамью. – Не волнуйся, – уже другим тоном, серьезно сказал он. – Герцог груб, но не глуп, да и страшен только с виду. Держись твердо и с достоинством. Ты ничего не просишь, ты за все будешь платить – дай ему это сразу понять. Герцог пьяница и мот. Кредиторы обложили его, как кабана на охоте. И твои деньги – это то, что ему сейчас необходимо. Веди речь не о помощи, а о взаимном сотрудничестве и много не обещай, – скороговоркой инструктировал Бенвенутто.

Двери, в противоположном конце, резко распахнулись. Слуга вошел в зал, сделал шаг в сторону и с достоинством поклонился:

– Его высочество герцог Кельнский! – Громко выкрикнул он, трижды гулко ударив о пол металлическим жезлом.

В дверях появился мощного телосложения, средних лет, коренастый мужчина, с брезгливым и надменным выражением на тяжелом, грубо вырубленном и одутловатом лице. Не по возрасту глубокие морщины, симметрично, с двух сторон длинного носа, прорезали лицо – от темных, запойных кругов под глазами, до рыжей и густой, коротко постриженной бороды. Светлые, серо-зеленые, широко разведенные и глубоко посаженные глаза, смотрели тускло и цепко. Герцог плюхнулся в стоящее на небольшом возвышении кресло, жестом предлагая Иосифу и Бенвенутто занять места напротив. Воцарилась тишина. Герцог, нимало не стесняясь, в упор, не мигая, разглядывал Иосифа. Прошло не меньше десяти минут. Герцог зашевелился, сцепил перед собой на солидном животе унизанные перстнями короткие, толстые пальцы и, оторвав взгляд от Иосифа и глядя в никуда, произнес неожиданно высоким для его комплекции голосом:

– Нам уже доложили о твоем приезде. Мы имеем так же рекомендательные письма от Ганзейского союза и другие. Бенвенутто – наш друг и грабитель, – герцог скорее вещал, чем говорил, глядя поверх голов, – тоже просил за тебя и вообще за вас… евреев. Мы не фанатики, как испанцы, и терпимо относимся к другой вере. – Герцог удостоил Иосифа насупленным, из-под мохнатых бровей, взглядом.