Влад Николаев - Шесть дней

Я подбежал к другу, впопыхах стал расстегивать на нем грязный мундир с рубашкой, чтобы осмотреть рану. Руки не слушались, дрожали, а в голову упорно лезла глупая мысль: «Неужели простая игра в карты и необдуманный разговор могут стоить жизни?!»

– Тимирязев, все в порядке, друг! – Байковский пересилил себя и улыбнулся. Бодрости духа ему не занимать! – Царапина, не больше!

Мне, наконец, удалось распахнуть мундир. На боку друга красовался огромный кровоподтек. Не царапина, но жить будет!

– Ты родился в рубашке, – с облегчением вздохнул я.

– Не в ней дело, Тимирязев, – Байковский попытался приподняться. – Цыганка, помнишь? Меня убьет русский человек, не какой-то проклятый турок. Так что смерть сегодня проиграет! Ей меня не одолеть.

Неожиданно рядом остановился великан гренадер. Он взглянул на нас и, не успел я сказать и слова, с силой вонзил в грудь Байковскому штык.

– Сапоги, Ваше благородие! – заорал он мне в ухо, перекрикивая взрывы гранат. – Они, нехристи, все прячут в сапогах! Там и ищите!

Вырвал оружие и побежал к воротам, оставив меня рядом с умирающим «нехристем». Разорвавшаяся недалеко граната вывела из оцепенения. Я кинулся осматривать рану.

На этот раз все было намного серьезней. Кровь лилась из пробитой груди Байковского, пузырилась, а воздух со свистом вылетал из раны при каждом тяжелом вздохе друга.

– Ах, стервец! Он спутал меня с турком! – попытался засмеяться Байковский. – Ну надо же!

– Рана неглубока, выживешь! – уверенности в моем голосе не было и в помине. И мой товарищ услышал это.

– Перестань, – охрипшим голосом произнес он. – Я не первый год на войне.

– Я вернулся с того света. И ты вернешься.

– Настырный ты, Тимирязев, – улыбнулся Байковский, отчего из уголка рта потекла кровь. – Я рискнул нынче вечером, и проиграл. Теперь умру, а ты, мой секундант, верни часы графу.

Он сунул мне в ладонь золотые часы. Желание тут же избавиться от них было огромным, но в этот момент недалеко упала еще одна граната. Я бросился на грудь друга, прикрывая его от осколков. А когда поднялся, понял, что все кончено. Недвижимый, стеклянный взгляд Байковского был устремлен в светлеющее небо.

Цыганка не обманула. А мой друг, не раз участвуя в дуэли, впервые оказался повержен.

* * *

– Александр Федорович, – окликнул я графа.

Ланжерон стоял у стены и, не отрываясь, смотрел на бледное солнце. Оно медленно клонилось к закату, и лучи его отражались от темного Дуная. День выдался чертовски длинным, турки отчаянно сопротивлялись, но устоять не смогли. Ордукалеси – Армейская крепость, – пала. Но победа далась России дорогой ценой. Количество убитых, явно, перевалило за несколько сотен, а, возможно, и тысяч. Выжившие, в свою очередь, выглядели немногим лучше мертвецов.

– А, поручик, – устало произнес граф. Кровь коркой застыла на лице молодого француза – след от встречи с осколком гранаты. – Рад видеть. Как капитан Байковский?

– Просил откланяться. И передал вам это, – я протянул ему часы, золотая оправа которых была испачкана кровью моего друга.

Ланжерон безразлично взглянул на них и с горечью произнес:

– Мне очень жаль, поручик.

Но часы не взял.

– Капитан вернул бы вам их в любом случае. – Мне хотелось побыстрее закончить неприятный разговор.

– Я знаю, – граф с тоской вновь посмотрел на солнце, вздохнул. – Возьмите часы себе, поручик. Это вещь Байковского. А вы его лучший друг. Мне они больше не принадлежат. Извините.

Поклонился и, развернувшись, быстро пошел прочь.

Этот случай с дуэлью у Бросских ворот навсегда изменил мое отношение к картам, вину и цыганкам. За всю долгую жизнь я ни разу не играл. И тем более не пытался узнать, что ждет меня в будущем. Зато очень часто смотрел на золотые часы, испачканные кровью моего друга. Друга, уступившего в неравной схватке с самой смертью. Под Ордукалеси.

Историческая справка

Все лица, упомянутые в рассказе, не вымышлены. Совпадения не случайны.

Капитан армии Байковский погиб в битве под Измаилом, о чем указано в «Списке Генералитету, Штаб и Обер-Офицерам, убитым и раненым на штурме Измаильском». Там же упоминается отличившийся при штурме и раненый поручик армии Тимирязев.

Французские аристократы граф Ланжерон, герцог Фронсак, так же, как и австрийский принц, полковник Карл де Линь, участвовали в битве.

Вечер перед штурмом подробно описан в записках графа Ланжерона. Там же и рассказывается о глупой затее бросить жребий, чтобы выяснить, кто из собравшихся погибнет во время атаки. Правды ради, надо заметить, что никто из «смертников» (тех, кому выпал жребий) не пострадал. «Любовь к Отечеству», о которой упоминает капитан во время игры, всего лишь ассигнационный рубль, бывший в ходу в XVIII веке и имевший такую надпись.

О самом штурме можно найти очень много документов. Я опирался на один из них, составленный Генерального штаба полковником Н. Орловым и изданный в 1890 году. Взятие Бросских ворот происходило именно так, как я пытался показать. Единственную вольность я допустил в том, что вместо батальона Белорусских егерей вместе с Фанагорийским гренадерским полком в атаку у меня пошли Троицкие мушкетеры, которые на самом деле находились в другой колонне и атаковали в другом месте.

Случай же с русским солдатом, атакующим русского же офицера, так же упоминается в записках Ланжерона. В темноте солдат принял раненого за турка, которого хотят ограбить, и решил добить «нехристя», так как тот шевелился. Если верить Ланжерону, офицер выжил после этой атаки, и даже не был ранен. Более того, им оказался сам генерал-майор Львов.

Единственным вымышленным героем в рассказе является цыганка, предсказавшая смерть Байковскому. Да и выдуманы у меня, по сути, только она, золотые часы да партия баккара. Но что поделать, жизнь – лучший автор и сценарист из всех имеющихся.

«Единорог» содрогнулся, выплюнул облачко дыма и откатился назад, оставив на рыхлом снегу глубокие борозды. Четвертьпудовое чугунное ядро по кривой дуге полетело в сторону серого, едва видного в зимней мгле, города и, не дотянув совсем немного до синей грозной массы, которую представляли собой ряды французов, упало в сугроб. Вместо того чтобы срикошетить от земли и принести-таки в скопление солдат смерть и смятение, оно подняло лишь фонтан белого снега и комья грязи.

Артиллерийский расчет быстро подбежал к орудию и, чтобы вернуть его на место и откорректировать высоту дула, потянул за веревку, продетую в дельфины – скобы в виде единорогов, благодаря которым оно и получило свое название.

Грохот выстрелов заставил встрепенуться лошадь, что стояла чуть позади. Она забила копытом и испуганно опустила голову. Всадник, не спуская глаз с неприятельских позиций, натянул поводья и погладил животное по шее.