Влад Николаев - Шесть дней

Жуткое зрелище скрывал дым от выстрелов, но даже он не смог спрятать серо-розовую волну, что накатила на обреченную французскую пехоту.

– Драгуны, – узнал Тимирязев цвета Московского драгунского полка, который бросился добивать врага.

Увидели приближающуюся опасность и французы. Сквозь выстрелы донеслись приказы построиться в каре – единственный способ защиты от атаки кавалерии. Годы кампаний не прошли даром, и солдаты торопливо выполнили требования офицеров.

Четвертьпудовое ядро тут же прошило каре насквозь, разметав людей в стороны и добавив паники в ряды французов. Но перестраиваться в линию было не с руки – пушки не будут бить по своим, и потому каждый солдат надеялся, что следующее ядро будет последним и пронзит каре в любом другом месте, но не там, где стоит он.

Орел между тем вновь едва не упал, и к израненному солдату, не обращая внимания на шквал картечи, прорвался всадник. Он с силой выхватил штандарт и, прокричав какие-то распоряжения, направил лошадь к Эйлау. Орел мелькнул крыльями, а Тимирязев обнажил длинный палаш – смазанные пятки француза, что псу запах текущей сучки.

– За мной!

Капитан даже не обернулся, чтобы убедиться, следуют ли за ним его драгуны. Те, даром, что молоды, с гиканьем, точно «дьявольские» казаки Платова, которых уважал сам Наполеон, пришпорили лошадей.

Пара каре, изрядно потрепанных пушками, встретила кавалерию залпом ружей. Густое облачко дыма окутало солдат, и Тимирязев почувствовал горячую струю воздуха у виска – пуля, лизнув каску, пролетела мимо. За спиной раздались крики боли и лошадиное ржание. Первый ряд в каре меж тем встал на колено, освобождая место для стрельбы второму. Капитан не дал времени французам, тяжелый клинок с легкостью перерубил чье-то плечо, лошадь не заметила человека на своем пути, врезавшись копытом в грудь, и предсмертное проклятие осталось позади.

Драгуны прошили каре насквозь, кровь, словно ягоды рябины, украсила снег, но Тимирязев не стал вместе с эскадроном добивать врага. Он видел перед собой только спину беглеца и крылья императорского орла.

Лошади с трудом скакали по глубокому снегу, дыхание с хрипом вырывалось в морозный воздух. Впереди уже четко проглядывали крыши домов Эйлау и кресты городского кладбища, у которого засуетились французские стрелки, но всадников разделяло уже не больше пары корпусов.

За спиной послышался свист – похоже, юные драгуны следовали за своим капитаном. Тимирязев занес над головой беглеца палаш, и в этот момент с правого фланга раздался пушечный залп, а ряд стрельцов впереди окутался дымом из ружейных стволов.

Скакун француза оступился и на полном ходу рухнул в снег, придавив собой ногу всаднику.

Радостный крик готов был сорваться с губ капитана, как его собственная лошадь нырнула головой вниз, словно угодила копытом в кроличью нору, и Тимирязев, едва успев освободиться от стремян, перелетел через ее голову.

Снег смягчил падение, и мгновение спустя капитан уже пытался встать. В ушах шумело, из разбитого носа текла кровь, но руки-ноги были целы, а ладонь грел эфес палаша.

Француз по-прежнему лежал, сжимая орла и не спуская глаз с приближающегося драгуна. Его конь бил копытом и жалобно ржал.

Тимирязев шатался, но клинок держал уверенно, и в глазах француза мелькнул страх, когда палаш застыл в дюйме от его лица.

Мимо проскакала лошадь с пустым седлом и забрызганным кровью вальтрапом. Белое пятно на задней ноге животного показалось знакомым, и сквозь шум в голове капитан понял, что, как ни удивлялся он возможной смерти всадника от ядра пушки, корнет Климов ее не избежал. За обезумевшей от страха лошадью показались ряды легкой французской кавалерии, от кладбища под Эйлау бежали десятки синих мундиров, а крики и свист драгун за спиной смолкли. Тимирязев остался один, но перед ним был поверженный орел, и отступать он не собирался.

Тимирязев вновь посмотрел на лежащего француза. Осталось сделать легкое движение рукой, чтобы покончить со всей этой историей. Он приставил лезвие к груди офицера, но в этот момент вновь раздалось ржание раненого коня и судорожный удар копытом. Капитан бросил беглый взгляд на несчастное животное, и рука невольно дрогнула.

– Лепесток, – характерное пятно на лбу было перепачкано кровью, но он все равно узнал его.

Конь, похоже, тоже понял, что перед ним хозяин, потому как попытался встать, но ноги подкосились, и он всем весом вновь упал на француза. Тот сжал зубы, однако не произнес ни звука.

Тимирязев опустил палаш. Его верный Лепесток мучился перед смертью, и он не мог равнодушно смотреть на это. В снегу рядом с французом лежал пистолет, и капитан поднял его. После чего присел у морды коня и дрожащей рукой погладил. Лепесток замер и преданно заглянул ему в глаза.

По щеке драгуна потекла слеза.

– Прости, – прошептал Тимирязев, и в тишине, на миг опустившейся на поле битвы, раздался выстрел.

* * *

Сражение закончилось ничем. Французы и русские остались на своих позициях, ни на шаг не продвинувшись за время баталии. Тысячи жизней были принесены в жертву пустоте.

Тимирязев выдохнул в воздух облачко пара. Палаш висел на боку и бился о ногу при каждом шаге, которыми он мерил двор у одного из домов, однако он был пленником. Орла захватить так и не удалось, вслед за выстрелом в ухо Лепестку нагрянули гусары Мюрата. Бежать или отбиваться можно было бы с тем же успехом, как и переплывать океан. Он дал честное слово не пытаться улизнуть, и при нем оставили оружие. И все же он был пленником.

– Капитан.

К нему подошел офицер, и при свете уличного фонаря Тимирязев узнал в нем беглеца, жизнь которого нынче днем он едва не отобрал.

– Император очень хотел с вами встретиться, – сказал француз, – но вы сами понимаете, после событий дня…

Он неловко улыбнулся, словно приносил извинения. Тимирязев кивнул, отлично понимая, что Наполеон так же жаждал его увидеть, как и сбежать с поля боя.

– Марбо, – произнес француз после непродолжительного молчания. – Меня зовут Марбо, – пояснил он, заметив удивленный взгляд драгуна.

– Тимирязев, – представился капитан, и Марбо засиял не меньше луны, услышав от пленного родную речь. – Капитан Санкт-Петербургского драгунского полка Тимирязев.

– Меня тоже произвели в капитаны сегодня вечером.

Тимирязев не понимал, для чего француз ему это говорит. Скорее потому, что тот не знал, как сказать то, что требуется. И все же он с некоторой завистью посмотрел на этого юнца, получившего звание, к которому сам драгун шел много лет.

– Вы свободны, капитан Тимирязев, – заметил Марбо таким тоном, словно говорил о приглашении на ужин.

– Что?

– Русские отступают, – пояснил он, и торопливо добавил: – Император вновь победил, но сегодня погибло много людей. Слишком много для одного дня, и ему не нужны еще жертвы. К тому же Его величество пленила ваша доблесть, ведь вы едва не вторглись в его штаб. И он просил передать вам это.