Магомед Султанов-Барсов - Большой Умахан. Дошамилевская эпоха Дагестана

– Нет в религии Аллаха династии! – продолжал между тем гидатлинец, не знавший в лицо наследственного Правителя Аварии. – Есть лишь священная умма Пророка (да благословит и приветствует его Аллах), из которой повелел Аллаху Тааля выбирать эмирами и имамами самых знающих, самых благородных и самых богобоязненных, которым и должны подчиняться мусульмане…

– Постой, постой, уважаемый алим! – вскинулся вдруг один из хунзахцев, не ахти какой книгочей, да и языка арабского не знающий, но способный легко отличить белое от черного и складное от нескладного. – Что-то я тебя, уважаемый гидатлинец, не очень понимаю. Ты говоришь: нет в Исламе династии? А как же тогда наш Нуцал? Он ведь получил власть по наследству и передаст ее так же, сохраняя династию великих Сариров…

Гидатлинец, сбившись с мысли, не успел ответить, как еще кто-то выкрикнул:

– Вы что, не понимаете? Гидатлинец хочет уверить нас в том, что самым знающим, благородным и богобоязненным среди аварцев является не кто иной, как он сам!..

Медресе взорвалось от смеха. Многие смеялись, утирая слезы, заподозрив в гидатлинце если и не прямую претензию на власть в Аварии, то затаенное желание властвовать – точно. Гидатлинец покраснел и начал было что-то быстро говорить, оправдываясь, но его уже никто не слушал – его голос тонул в общем шуме собрания. Смеялся и Нуцал вместе со всеми. Главный муалим, настоятель медресе, опасливо поглядывал на монарха и уже готовил свои извинения за гидатлинца, которому он дал тут слово. Но Правитель, судя по его благодушному виду, и не собирался что-то говорить, а тем более, наказывать незадачливого богослова. Тогда Исмаил-хаджи поднял кверху свою единственную левую руку и, сверкнув единственным правым глазом, потребовал тишины.

Люди стали понемногу успокаиваться.

– Братья-единоверцы! Мусульмане! Правоверные…

– Тихо, тихо, дайте послушать Исмаила-хаджи!

– Я так думаю, правоверные, что наш гость не имел в виду династии ханов, без которых народы превращались бы в сброд пьяниц, развратников и разбойников. Нет! Гидатлинский алим хотел сказать, что в Исламе нет династии, которая правила бы всеми мусульманскими народами, как этого хотел шиитский владыка Надир-шах Афшар…

Тут собрание снова притихло.

– Но наш Светлейший Правитель Аварии Мухаммад-Нуцал разгромил персов, как лев – шакалов. Надир-шах трусливо бежал из Дагестана, потеряв здесь свою хваленую саблю…

– Это, конечно, истинная правда, но давайте же, аварцы, послушаем еще раз гидатлинца, пусть он сам скажет, что имел в виду, когда говорил, что нет в Исламе династии! – потребовал один из хунзахских беков, состоящий в родстве с Нуцалом и, похоже, недовольный речами гидатлинца.

Опять зашумело собрание. Все хотели услышать объяснения от самого гидатлинца, который, поймав красноречиво укоряющий взгляд настоятеля медресе, встал и коротко пояснил:

– Да, мои дорогие братья по вере, я имел в виду то, что так хорошо за меня пояснил достопочтенный муалим Исмаил-хаджи. И добавить к тому, что он сказал, мне больше нечего.

Хунзахцы разом успокоились. Но в их головах роились недобрые мысли: «Беда с этими гидатлинцами… То воровать и разбойничать под покровом ночи являются в Хунзах, то лови их по всей скалистой Аварии, то династию Сариров ставят вне исламского закона.

Доколе же терпеть от них, неблагодарных вассалов, такую наглость! А этот, слава Богу, оказался покладистей, чем другие смутьяны. Такие, как Хочбар, например, который на службе у Андуника Третьего купался в щедротах, как форель в волнах Аварского Койсу. Но, возгордившись, начал враждовать с хунзахцами, а затем и вовсе разбойничать. Но в конце концов его поймали и казнили».

– А скажи-ка нам, алим гидатлинский, – поднялся на ноги еще один хунзахец, хоть и не бек, но тоже из рода нуцалов и довольно богатый уздень. – Это правда, что гидатлинцы говорят, будто ваш Хочбар сам прыгнул в костер, схватив двух царевичей?

– Не знаю, уважаемый, я об этом не слышал, – ответил незадачливый оратор, не поднимаясь с места.

– Как так?!..

– Ты что, давно на родине не был?

– Может, он и про Хочбара ничего не слышал?

Отовсюду неслись язвительные смешки.

– Ох уж наши хунзахцы! – вскипел вдруг Исмаил-хаджи. – Упаси Аллах попасть вам под язык! Сколько можно об одном и том же! Сказал же вам человек, так и так. Что вам еще нужно?

Мухаммад-Нуцал не вмешался, и собрание стало успокаиваться. И уже до самой предвечерней молитвы, пока звучали здесь речи ораторов, никто не донимал гидатлинца. А после намаза Мухаммад-Нуцал отправился в замок, так и не проронив ни слова по спорным вопросам, что только подняло его авторитет среди хунзахцев и их гостей. Через неделю вся Авария говорила об этом недоразумении на религиозном собрании. А еще через месяц, обрастая все новыми и новыми подробностями, рассказ о гидатлинце и Нуцале звучал по всему Дагестану в самых немыслимых вариациях. Порой выходило, что в Хунзахе появился новый Хочбар и открыто претендует на аварский престол.

* * *

Ночью, встревоженная страшным сном, в покои супруга прибежала ханша.

– О, мой славный Повелитель, мой единственный Владыка, – чуть ли не плача причитала она, теребя Нуцала за плечо.

– Что такое? Дерзкие гидатлинцы посягли на Престол? – проворчал Нуцал, пробуждаясь ото сна.

Ханша зажгла второй светильник, горящий на цунтинском хвойном масле почти не чадя. В спальне стало светлее. Он протер глаза и уставился на супругу. Ее черные шелковистые волосы были растрепаны, а белое ночное платье из прозрачного шелка открывало взору сводящее с ума тело тридцатишестилетней ханши. Ее глаза блестели, лицо пылало от жара, на лбу и щеках серебрились бисеринки пота. Вздымающиеся от тяжелого дыхания налитые груди растопили остатки сна Нуцала, зажигая его, как и много лет назад, непреодолимым желанием. Он протянул к ней руки…

– Я же говорил, что эту ночь тебе лучше провести в моей спальне…

– Не в этом дело, мой дорогой. Я видела страшный сон…

– Когда горит огонь любви, страшные сны становятся блаженной явью…

– Хорошее изречение, мой дорогой, но не пойми меня превратно, – зашептала она на ухо супругу, словно здесь их могли услышать. – Я боюсь, что это вещий сон, что над домом нашим нависла тайная угроза…

– Глупо бояться, любовь моя, того, что предначертано Творцом добра и зла. И потом, мы разве не сильны?

– Если ты об Аллахе и о войске нашем, то да, я с тобой согласна. Но как быть с тем, что угроза тайная…

Нуцал отстранился от супруги и прошелся по комнате, выглянул в окно. В свете зимней луны сад белел снегом, в Хунзахе была тишина и умиротворение, словно в раю, где нет места грехам и преступлениям и даже нечестивым помыслам. Он подбросил на тлеющие в камине угольки несколько березовых поленьев и повернулся к жене.