Магомед Султанов-Барсов - Большой Умахан. Дошамилевская эпоха Дагестана

Шахбанилав попробовал было вмешаться, доказывая Нуцалу, что рана салатавца еще не совсем зажила, и проведший полгода в подземелье воин слаб для борьбы. Но Правитель не внял просьбе своего лучшего воина и тысячника. Молодого однорукого салатавца вывели на арену сражаться с неизвестным ему противником. Кого Пайзу-бек выставлял против сразившего его сына, никто еще не знал.

– Во, глядите-ка на Шахбанилава, как он переживает за заступника своей овдовевшей сестры, – шептались воины в окружении Пайзу-бека, словно они были бы против, если бы кто-то заступился за их сестру.

– Славные горцы! – громовым голосом вскричал пузатый глашатай Даниял. – Следующий поединок сейчас состоится между паршивым салатавцем и-и!.. – глашатай намеренно выдержал паузу и вперил свой плутоватый взгляд в бека, восседавшего на бурке возле самой арены.

Пайзу-бек кивнул одному из своих племянников, молодому и довольно сильному воину, состоявшему в отряде его личных нукеров. Тот выскочил на арену в панцире, застегнутом ремнями.

– Вот он, молодой, славный бек Багавдин, который отомстит по справедливости и закону хунзахскому убийце сына Пайзу-бека!

Конечно, против Багавдина у салатавца не было ни малейшего шанса. Его обучали во дворе гоцатлинского бека такие воители, как уздень Лебалав Хасан и потомственный воин-невольник Пиричи. Шахбанилав знал этих мастеров рубки и их знатного ученика, чья совесть, однако, позволяла ему выйти против еще не оправившегося от раны и неволи бойца. Допустить этот поединок означало для непревзойденного рубаки Шахбанилава мириться с явным убийством заступника своей сестры. И хотя вмешательство было для него чревато враждой с могущественным беком и немилостью Правителя, все же он решился восстановить справедливость и, подойдя к Пайзу-беку, попросил:

– Отзови Багавдина или я выставлю вместо раненого льва одного из своих учеников…

– Что? – свирепо посмотрел на Шахбанилава бек.

– С Багавдином на поединок вместо Шахрудина выйдет Лекав, – сказал как отрезал Шахбанилав.

Пайзу-бек, хоть и подлец конченный, но далеко не дурак, знал, что против Лекава у его племянника шансов очень мало. Что же касалось самого Шахбанилава, уже несколько лет он выходил на арену сразу против нескольких противников и побеждал уверенно, почти играючи. Вот только власти ему не хватало устанавливать в Хунзахе справедливость: уздень против беков и, тем более, правителей не может быть прав, если даже прав совершенно.

– Хорошо, – процедил сквозь зубы бек и показал дорогим посохом, – вот он годится?

Это тоже был сильный воин и явно превосходил салатавца.

– Нет.

– Тогда кто же?!

– Предлагай, а я решу.

– Вот этот.

– Нет.

– Тогда вон тот…

– Годится.

Вышел молодой уздень, тоже из отряда нукеров Пайзу-бека. Шахбанилав его видел впервые, но наметанный глаз славного воителя безошибочно определил уровень мастерства и силы предлагаемого для поединка воина. Конечно, Шахбанилав мог ошибиться, но такая вероятность была очень мала. Хоть и выглядел воин статно – высокий, широкоплечий, откормленный, но бойцовского духа от него не исходило, глаза были тусклыми и движения какими-то скованными.

– Бой до победы! – огласил условие глашатай.

И бойцы сошлись на арене, скрещивая мечи без спасительных щитов, ибо один из дерущихся был без руки.

Первый удар нанес нукер бека; салатавец ушел в сторону, одновременно пройдясь по корпусу противника своим мечом. Стальная пластина панциря спасла бекова нукера. На салатавце тоже имелся такой же панцирь. Провалившийся было вперед нукер быстро развернулся и нанес несколько рубящих ударов подряд, вращая мечом почти у самого тела салатавца. Но тот отражал их уверенно, ибо страха перед смертью во время боя он не испытывал совершенно. Хоть и мало было сил после заточения в подземелье, салатавца спасали мастерство и ловкость. Подставлять меч под разящий удар клинка очень опасно: может сил не хватить, и клинок достанет-таки голову или иную часть тела. Отбивать удары бекова нукера следовало ударами. Мастерство салатавца, привитое ему Шахбанилавом изнуряющими упражнениями, спасало сейчас узника от неминуемой смерти. Он отступал, отражая удары по кругу, как бы водя противника за собой и выжидая удачного момента для решающего броска вперед. Как ни странно, сытый, крупнотелый нукер устал гораздо быстрее узника и начал совершать не простительные для рубаки ошибки…

И вот он попался… Свой последний удар нанес он с большой отмашкой, не метясь, наугад. Было видно, как много сил он вложил в этот удар, от которого салатавец легко уклонился, позволяя противнику провалиться мимо себя. Нужное мгновение было выиграно – нукер сделал большой шаг, чтобы удержаться, и бок его при этом оказался совершенно незащищен. И салатавец вонзил в него полмеча, завершая поединок.

Нукер упал на арену замертво.

Полутысячная толпа зрителей оценила классическое мастерство калеки-воина и ликовала от восхищения.

– Ну, что ж, твой оборванец победил и на этот раз, – буркнул Шахбанилаву Пайзу-бек и, хохотнув, покинул арену поединков.

– Пусть знают в Поднебесной, что в стране Нуцалов перед законом все равны! – бросил воитель вслед беку.

Глава 5-я

Первая весна

В новом году поход на южные границы Аварии, простиравшиеся на многие версты по Кахетинской и Джаро-Белоканской долине, начался рано. Мухаммад-Нуцал вывел войско из Хунзаха, едва начал таять снег, и перешел перевал, рискуя попасть под снежную лавину.

С каждым днем солнце все сильнее припекало заснеженные вершины, и первая в жизни Большого Умахана зима зажурчала ручьями, защебетала звонкими трелями птичек, запахла подснежниками, ландышами и долгожданной, пробуждающейся от зимней спячки землей. Наступила весна.

Десятимесячный Умахан уже с трудом вмещался в свою инкрустированную драгоценными камнями люльку. Он уже легко выскакивал из рук его многочисленных нянек из числа родственниц и невольниц, делал удивительно торопливые и сильные шажки. Падая на четвереньки, толстенький, как медвежонок, малыш ползал по всему замку, пищал от восторга, завидя пробегающих мимо кошек или поющих за окном птиц. Казалось, ему было дело до всего, что являлось его младенческому, еще не отравленному превратностями судьбы взору. Для вооруженной стражи замка Умахан был настоящим бедствием. Он силился отобрать у них грозное оружие, столь популярное для всех придворных мира, – круто изогнутые по краям, большие, острые топоры-секиры. Но, конечно же, нянька Зулейха брала его на руки и уносила от стражи. Бывало, что десятимесячный престолонаследник, недовольный очередным запретом, царапал няньке лицо и бил кулачками, пронзительно вопя и выкрикивая несуразности, понятные лишь одному Аллаху. Создавалось впечатление, будто младенец уже понимает, что он царь и что нельзя запрещать ему хватать то, что он хватает.