Борис Тумасов - Василий Темный

Великий князь Борис велел воеводе, боярину Кнышу взять под свою руку ополченцев, а главным воеводой поставил боярина Репнина.

По зыбким сходням перетащили на суденышки грузы, распределили гридней и ополченцев, кому на каком судне плыть.

Ждали своего часа…

И он настал. Заиграли трубы, ударили барабаны. На головное судно пронесли стяг дружины и святую хоругвь.

Владыка Вассиан с причитом освятил воинство, а князь Борис Александрович в окружении бояр произнес громко, чтоб слышали все:

– С Богом!

И судна, осевшие под грузами, медленно, под веслами, отходили от пристани. А на речной глубине подняли паруса, пошли вниз по Волге…

Дневная жара спала только к вечеру. Борис Александрович приехал на ловы, когда солнце уже клонилось к закату. Гавря принял княжьего коня, отвел в сторону. Не видел, как бригадный артельный, постарше князя лет на двадцать, подошел к Борису, указал на широкий плес, где четверо артельных заводили бредень. Он был широкий, и те, кто был на глубине, шли медленно, лишь головы из воды торчали, а двое, согнувшись, брели едва ли не по берегу.

Князь спросил:

– Кой раз заводят, Любарь?

Артельный, седой, бородатый, в старой, но еще не обветшалой рубахе, ответил с достоинством:

– В первом разе седни. Днем, в жару, к чему бредень таскать, рыба на ямах лежит.

Борис ничего не сказал, присел на валун, а Гавря наблюдал за рыбаками, они тащили сеть. Бригадир закричал тем, дальним:

– Эгей, лешаки, там яма, стороной, стороной обходи!

Бредень тянули медленно, тяжело. Те, кто брел по глубине, принялись сводить конец, направляясь к берегу. Гавре не терпелось. Видел, где гузырь бредня, воду заколобродило, заколебало. Но вот сошлись рыбаки, потащили сеть, прижимая нижнюю бечеву.

Вода сходила с бредня, гузырь зашевелился, засеребрилась рыба. Но не туда Гавря обратил взгляд, а к тому валявшемуся в гузыре бревну. Сом, огромный, он шевельнул хвостом, ударил и задвигался, таща сеть в воду.

Тут уже все, и Гавря, и князь, бросились вытаскивать бредень далеко на берег. А сом бился, головастый, упругим туловищем давил рыбу…

Уже по темну сидели вокруг костра, а на треноге висел казан и булькала уха из сома, артельный бригадный Любарь рассказывал:

– Ты, княже Борис, на ловах гость редкий, не то, что отец твой Александр. Тот, поди, не было лова без него. Мы ноне сома вытащили не малого, а вот при отце твоем, княже, выволокли, поверь, раза в четыре поболе. Сеть изорвал, рыбаря Акимку хвостом пришиб. Я в ту пору в твоих летах был, княже Борис, из Новгорода Великого в тверские края попал. Князь Александр, отец твой, сказывал, сом тот всем сомам прародитель.

Гавря Любаря слушал, а сам на казан поглядывал, уж больно уха дразнила. А Любарь сказывал:

– А в Новгороде живя, где только не побывал, на море Белом, на Северах, в краях студеных. Семгу ловил. Вкусна рыбка, что в вареве, что на костре запеченая…

Тут, на тверской земле, повидал великого московского князя Василия Дмитриевича. Ухой его кормил. Он с женой своей, из Литвы ворочаясь, на ловах наших задержался… Крепка княгиня его Софья Витовтовна, ох как крепка и грозна. По всему, великий князь московский жены своей побаивался…

Борис хмыкнул в бороду, бросил:

– Не Софьи Витовтовны, великого князя Витовта, тестя своего.

– Может, оно и так, княже, но Софья Витовтовна уважения достойна.

– Что ж, Любарь, не стану отрицать того. И сегодня, коли бы не княгиня Софья, разве удержался бы Василий на великом княжении московском. Его бы дядя Юрий с сыновьями скинули со стола.

Любарь плечами пожал:

– Княжьи заботы, княжьи хлопоты. Знаю одно, раздоры княжеские ни Москву не красят, ни Тверь. И не к добру ведут княжества…

Уху хлебали молча. Взошедшая луна отражалась на плесе. И слышалось, как щука гоняет мелочь, будто россыпь по воде. Изредка какая-то крупная рыба выбросится и, ударив хвостом, уйдет на глубину…

Только к рассвету вернулся князь с Гаврей в Тверь.

Ночами полыхали зарницы, и при их всполохах князь видел поля и суслоны ржи 20, редкие крестьянские избы, копенки сена и вдали темную стенку леса.

Богат край тверской, богата земля тверская. Князь ворочался из Торжка. За полтора месяца, что не был в Твери, соскучился по детям, Михайле и Манюшке. Но больше всего хотелось увидеть жену, Анастасию, Настену.

С того дня, как привезли ее из Суздаля, сердцем почуял, сужена она ему. Богом данная.

Свадьбу справили, и хоть Борис не терпел суеты и пышности, неделю гуляла Тверь. Не хотел Борис зависти. Тверской князь на свадьбе рязанского князя Ивана видел затаенные жадные взгляды многих бояр.

Он, Борис, свою Настену на руках носил, но так, чтобы никто того не видал. И слова ласковые нашептывал, ей понятные.

Конь шел спокойной рысью, а позади стучали копыта малой дружины, но ничто не мешало князю оставаться один на один со своими сокровенными думами.

Шесть лет, как понять этот срок, большой ли, малый? Одно и понимал Борис, в любви время мгновенное…

Полыхнула зарница, и нет грома. Быстрым взглядом князь успел окинуть окрест, и мысль, подобно молнии, мелькнула. Не спит, поди, Настена, о нем, Борисе, думает. А может, ежится в страхе при каждой вспышке?

Но тут же гонит эту непрошеную мысль. Не из тех Настена, ей страх неведом, а мудростью ее Господь не обидел. Вот как она однажды ему сказала, почто Тверь не великое княжение? Его у Твери по-разбойному Калита вырвал…

Боже, Боже, все это теперь в прошлом, но разве мог он, князь Борис, не знать или предать забвению, как в гневе билась Тверь с ордынцами, как поднялся люд на своих притеснителей!

Тому начало после казни в Орде великого князя тверского Михаила Ярославича. В Твери сел на великое княжение сын его Александр Михайлович. Приехал в Тверь брат двоюродный хана Узбека Чолхан, народом прозванный Щелканом. Со многими своими нойонами и баскаками явился.

Великий князь Александр Михайлович в новых хоромах жил, а Чолхан со своими нойонами и баскаками в старом княжеском дворце поселился.

По всей Твери разбрелись ордынцы, принялись грабить тверичей. А все больше их на торгу. По торжищу толпами бродят, что приглянется, то и берут, а кто добром не отдаст, силой забирают…

А по Твери слухи ползут, Щелкан на себя княжество Тверское берет! Люд во злобе, того и гляди, на ордынцев кинется.

И дождались. Все началось с того, что ордынцы коня у тверича отнимать принялись, а народ в защиту кинулся. Драка в избиение ордынцев перешла. По всей Твери убивали ордынцев. Тут в подмогу тверичам пришли княжьи отроки из меньшой дружины. Попытались ордынцы укрыться в старых дворцовых хоромах, а великий князь тверской Александр Михайлович велел хоромы дворцовые поджечь.