Владлен Немец - После войны

Начавшуюся было перепалку остановил председатель: «Степаныч прав. В таком деле химичить опасно, да и не к чему: поля наши известны. Комиссия определит урожайность на этот год. Останется только перемножить, и всё.»

– Комиссия всегда урожайность большую задает, а тут погода, засуха, град, либо еще что… Это нам опять без хлеба сидеть?!

– Слушай, Артемьич, а что если нам за речкой на лесных проплешинах запахать? Эти поля за колхозом числиться не будут, вот и будем с хлебом.

Бригадиры одобрительно зашумели, но здесь поднялся Андрей Степанович: «Это ты, Кузьма, конечно здорово придумал. А ну как кто стукнет, или какая баба проболтается? Тогда голов нам не сносить.»

– Ты погоди, Степаныч, не пужай. Вот ведь как на фронте было, чтобы тайну не разглашать? Там на этот случай особый отдел и контрразведка были…

И снова подал голос старый Прокоп: «Без хлеба нам никак нельзя. Это там, наверху насчет цифр рассуждают, а нам детей растить, и самим при нашей работе поесть как положено надо. Вот вы, Артемьич со Степанычем, и подумайте. Оно, конечно, дело такое, тайности требует. А вы, мужики, помалкивайте сами и других от ля-ля отучайте.»

– Дядя Никита, к вам можно? – небольшого роста ладная девушка лет 17-18, робко стояла у порога кабинета председателя.

– Заходи, раз уж пришла. Чего так поздно?

– А у меня к вам особый разговор.

– Ну уж если только особый, – председатель скупо улыбнулся. – Ладно, Галя, выкладывай с чем пришла, какие у нашего комсомольского секретаря вопросы и проблемы.

– Вы вот всё шутите, а мне не до смеха! Я может ночи не сплю, всё думаю. Вот вы, дядя Никита, по моему, очень хороший человек.

– Ты это моей Катерине скажи, у нее другое мнение.

– На фронте храбро за Родину дрались, себя не жалели, – не обращая внимания на шутливый тон председателя, продолжила Галя. – Вон две желтые нашивки и аж пять красных. Опять же, для колхоза сил не жалеете, ночь на дворе, а вы всё работаете. И еще кружок по марксизму вести неизвестно как успеваете.

– За добрые слова спасибо, ты их к моему юбилею прибереги, как раз пригодятся, если, конечно, до него дотяну. Давай поближе к делу. Сама видишь, время позднее.

– Я насчет дополнительных полей. Вроде получается, страну обманываем, хлеб собираемся утаивать. А ведь не могу поверить, что вы в чем-то плохом можете быть замешаны. Вот, объясните мне, пожалуйста. А то ведь и ребята наши тоже не знают, что и думать, и во всем сомневаются.

– Ты, секретарь, правильно сделала, что пришла с этим. Мне бы самому давно следовало с тобой насчет этих полей поговорить. – Он стал набивать трубку, потом еще минуту ее раскуривал – тянул время, продумывая предстоящий разговор, который, пожалуй, поможет решить ту тяжелую задачу, о которой говорил Прокоп. – Значит так, мы вот тут с бухгалтером подсчитали, что если даже отдадим весь хлеб до последнего зернышка и ничего не оставим колхозникам, то всё равно останемся должны государству. Вот, сама посуди – долг за прошлогодний недород и 120 процентов к нынешнему плану – это почитай два годовых плана. Там, наверху, масштабами всей страны мыслят, нас не разглядеть. А ты ведь сама знаешь, что на одной траве нам животноводство не поднять, а без этого нам из ямы никогда не выбраться. Опять же и сегодняшний день забывать не след – людям есть надо. Вот поэтому и идем на тайные поля. А выживем мы, животноводство подымем, тут и государству нашему будет прямая выгода. Поняла?

Поняла, Никита Артемьевич.

– Нет, Галочка, поняла ты, да не всё. Все наши планы зависят от одного – сумеем мы сохранить их в тайне или не сумеем. Одно дело, когда тайну знают два-три человека, а тут её все в колхозе знают. Кто-то кому-то по секрету сказал, и всё пропало, и люди без хлеба, и руководители колхоза по лагерям. Вот так-то.

– Что же делать-то?

– Во-первых, нужно разъяснять людям, к чему приведет трепотня. А во-вторых, нам нужно организвать такой отряд, который мог бы предотвратить разглашение наших секретов. Тут, как раз, твои орлы очень даже бы пригодились. Вот ты об этом подумай, потом еще поговорим, пососветуемся. Дело очень нужное и срочное.

– Людмила Афанасьевна, у вас сейчас свободный урок? Вот и ладненько. Зайдите, пожалуйста, ко мне, – директор всегда отличался вежливостью, но это никого не обманывало: приглашение в директорский кабинет не сулило, как правило, ничего хорошего.

Направляясь в кабинет, Люда, которую только ученики и директор величали по имени отчеству, мысленно перебирала свои грехи за последнее время. По молодости лет за ней числилось кое-что, но вроде бы до директора это не должно было еще дойти. Может Зойка где не надо трепанулась? Или Валерка, гаденыш, подсмотрел как мы с Костей в сарае… Не должно бы! А может Ангелина чего ему в ухо напела? Её на это хватит, только и знает, что гадить по мелочам! Завидует, стерва, молодым. С завучем, старой девой, у молодых учительниц были натянутые отношения.

Однако, предположения Люды не оправдались. В кабинете за директорским столом сидел «Человек в футляре» – бывший директор школы, а ныне пенсионер и по совместительству (пенсии не хватало, да и скучно сидеть день-деньской на завалинке и трепаться со старушками) секретарь сельсовета Алексей Федотыч Коренев. Сколько ему лет никто точно не знал, а сам он на эту тему не распространялся, однако, по всем признакам было ему хорошо за семьдесят. Здоровье уже пошаливало, кровь тоже последние годы не грела, а потому почти в любую погоду Алексей Федотыч ходил в пимах, теплом пальто и шапке, за что и получил своё прозвище. Обычно очень добродушный и улыбчивый, особенно когда разговаривал с молоденькими девушками, он только кивнул и буркнул что-то невразумительное в ответ на Людино приветствие, чем несказанно её удивил.

– Садитесь, Людмила Афанасьевна, у нас с вами будет серьёзный разговор.

– Даже не представляю, о чем мы можем говорить. Я-то думала, меня директор за грехи вызывает, а тут вы. Вроде бы с сельсоветом у меня особых дел не было.

– Раньше может и не было, а теперь есть. Вот, посмотрите, это ваше письмо? – он протянул Люде серый самодельный конверт.

– Моё, а как оно к вам попало? – всё было настолько неожиданно, что Люда по началу даже не очень удивилась, что её личное письмо к ленинградской подружке, которое она сама не далее как позавчера опустила в ящик в поселковом почтовом отделении, оказалось вдруг в руках человека вроде бы к почте никакого отношения не имеющего. Потом она заметила, что конверт вскрыт. Всё ещё не совсем понимая, что происходит, Люда машинально вынула письмо из успевшего потрепаться конверта, увидела, что некоторые строки в письме подчеркнуты жирным красным карандашом…