Сергей Курфюрстов - Дом Кошкина. Степан

– А что вы с бандеровцами не поделили? – поинтересовалась мать, – вроде и те и другие за самостоятельность Украины ратуют. Отчего ж вам между собой ссориться?

– Мы, мельниковцы, как говорит… Эх, – печально махнул рукой Степан, – как говорил пан Сциборский, движение умеренное и консервативное. За мирную самостоятельность. Так, чтоб без крови. А бандеровцы – им бойню подавай. Непримиримая вооруженная борьба против всех несогласных. Такой у них девиз. Так нельзя! Хватит Украине юшкой кровавой умываться! Наше руководство уже к немцам обратилось, чтоб они этих бандеровских палачей наказали, как следует.

– Получается, германские власти одних украинцев будут наказывать по просьбе других украинцев? Хитро придумано. Сначала всех натравили на евреев, потом украинцев поссорили с поляками, а теперь украинцы просят оккупантов наказать других украинцев. А немцы, вроде как чистенькие остаются. И что ты на это скажешь, дядя Степан, – ехидно спросил его я.

– Не знаю, – растеряно пробормотал Степан.

– Ты, наверное, курить хочешь, – шепнул я ему, – пойдем, во дворе покуришь, а я тебе расскажу чего.

Во дворе Степан достал из кармана пачку папирос, подкурил одну и, жадно затянувшись, вопросительно мотнул головой.

– Чего рассказать-то хотел?

– Проследил я за немцем. До самого дома проследил, – начал я, – только вот никакой это не солдат. Офицером эсэсовским оказался. Да еще и знакомцем нашим. Он, когда каску снял, я его сразу узнал.

– Ну? И кто такой? – нетерпеливо перебил меня Степан.

– Унтерштурмфюрер из Богунского леса. Тот, что девушку беременную убил и меня расстрелять тебе приказал! Помнишь его?

– Неужели он? Помню, конечно. И девушку помню. Считай, благодаря ней ты живой остался.

– Как так? – удивился я.

– Немец, когда в нее пулю выпустил, я невольно на звук выстрела обернулся. Тогда-то я тебя и заметил. Если б не обернулся – все. Угнали бы тебя в яму со всеми.

Неожиданно нахлынувшая боль сковала мне грудь и сдавила сердце. Я раз за разом пытался вдохнуть хотя бы маленький глоточек воздуха, но сжавшиеся в комок легкие отказывались его принимать. Лицо, плечи, кожа всего тела вновь вспыхнули невыносимым жгучим огнем, насквозь прожигающим меня до самых костей. Голова закружилась, земля зашаталась под ногами, и я судорожно вцепился в спасительные руки Степана. Все, как тогда.

– Что с тобой, Коля? – испуганно вскрикнул он, подхватывая меня своей сильной рукой.

– Не знаю. Кровь. Я чувствую в себе ее кровь. Мне кажется, она сжигает меня изнутри и от этого становится больно дышать. Так было со мной уже несколько раз.

– Давай-ка на бревнышко присядем, – Степан аккуратно усадил меня на деревянную колоду и, обняв за плечи, сел рядом со мной, – это пройдет, Коля. Со временем обязательно пройдет. У меня похожее было. Я, когда в восемнадцатом году солдатика того немецкого, про которого баба Галя вам рассказывала, заколол – так у меня потом руки сами по себе судорогой в кулаки схватывались. Будто все тот проклятый штык держу. Даже во сне такое случалось. Меня потом к доктору водили. Так он сказал – все это от детского психастического переживания. Как детская душа очерствеет чуток, так и пройдет.

– Я не хочу, чтоб душа черствела, – немного успокоившись, возразил я.

– А ничего страшного в этом нет, – уверенно продолжил Степан, – страшно, когда душа жестокой становится. Тогда беда. Знал я таких. Уже не исправишь. А очерствевшая она завсегда оттаять может. У меня эти судороги были аж пока на Оксане, жене моей покойной, не женился. А как женился, так душа помягчела и болезнь эта психастическая совсем ушла.

– А его обязательно надо было убивать, солдата того – взглянув на Степана, спросил я.

– Конь нам его нужен был. До смерти нужен. Без мяса того коня, мы бы зиму не пережили. Все бы померли. И баба Галя, и Валюша, матушка твоя. А немец добровольно ни за что б его не отдал. Они тогда в ноябре восемнадцатого года к Ровно отступали. От «красных» драпали. Тут я этого хромого коня и приглядел. Километров десять за ними по снегу крался, пока немец с хромым конем от своих не отстал. Метель была. Не сильная. Так, вьюжило. Он в лесочке остановился нужду справить, тут я его и застиг. Штыком. Коня забрал и назад. Страху натерпелся, не приведи Господь! Мне ж тогда четырнадцать, как тебе сейчас, было. Но от этого жизнь зависела. И не только моя. Понимаешь?

– Да. Так, наверное, было надо.

Немного помолчав, Степан вновь задумчиво посмотрел на меня и, размышляя, подытожил:

– Значит, что у нас получается? Немецкий рядовой на деле оказался эсэсовским офицером. Это раз. Он знал о покушении и заранее приготовился стрелять. Это два. И, в-третьих, нападавшего могли взять живым и допросить, но гитлеровец его добил. Типа – концы в воду. И вдобавок, чуть ли на блюдечке, из кармана убийцы появляется документ, ясно указывающий на его связь с бандеровцами. Подстава это, Коля. Самая, что ни на есть, наглая подстава. Но зачем?

– Говорил я тебе, Степан, зачем. Немцы сначала, по вашей же просьбе, бандеровцев перебьют, а потом еще один такой трюк провернут и за вас возьмутся. Когда вы им больше нужны не будете.

– Ну, это мы еще посмотрим, – грозно рявкнул Степан, – разберемся, что тут к чему.

– Что предпринять-то думаешь?

– Значит, так, Коля. Ты с хлопцами своими в это дело не лезь. Это вам не полицаев пустоголовых отравой поить. Тут серьезные и опасные люди замешаны. Я уже жалею, что послал тебя за ним проследить. Кто же знал, что он офицером окажется? К тому же эсэсовским. А расследование я сам проведу. Я же все-таки криминальоберассистент. Добро?

Я кивнул.

– Ну, тогда пошли в дом, ужин стынет.

– Постой, Степан, – остановил я его, – этот эсэсовец.

– Что с ним?

– Я хочу его убить.

– Изменился ты, Коля, – с печальной жалостью посмотрел на меня Степан, – вроде смотришь на тебя, – мальчишка, как мальчишка. Только вот глаза уже совсем недетские. Огонь недобрый в них горит. За девушку отомстить хочешь? Понимаю. Но выкинь это из головы. Пока, во всяком случае. Тут по-взрослому решать надо. СС организация серьезная. Шутки с ними плохи.

– Что значит по-взрослому?

– По-взрослому – это по уму. Вам полицаев в речке утопить разок повезло, так, думаете, теперь всегда везти будет? На везение рассчитывать глупо. Что самое главное на войне?

– Победить?

– Нет, Коля, – выжить! Мертвые не побеждают. А вот сможешь в живых остаться, – тогда, глядишь, и победить сумеешь. Ты хлопец смышленый. Так что сначала думай и только потом делай. И со мной советоваться не забывай. Поперед меня в пекло не лезь. А то твоя еврейская принцесса без принца останется, – толкнув меня локтем в бок, усмехнулся Степан, – а теперь все. Ужинать пошли. Надеюсь, ты все понял.