Александр Альшевский - На заре самурайской вольницы

Смута Хэйдзи завершилась безоговорочным триумфом Киёмори. Вздрагивая от ржания лошадей, пугаясь отчаянных криков самураев, видя отрубленные головы виднейших аристократов, жители Киото начали отчетливо осознавать, что эпоха изысканного императорского правления подошла к концу. Они стали невольными свидетелями того, как судьба страны из слабеющих рук изнеженных хэйанских вельмож грубо вырывалась железной хваткой самурайства. Смутные времена заканчивались, и над Японией во всей красе восходила звезда Тайра Киёмори.

Двадцать девятого декабря 1159 г. император Нидзё переезжает из Рокухары в усадьбу своей приемной матери, Бифукумонъин, на Восьмой линии. Здесь он намеревался жить, пока будет восстанавливаться императорский дворец, пострадавший во время смуты. Шестого января 1160 г. экс-император Госиракава переселяется в усадьбу Фудзивара Акинаги в Хатидзё Хорикаве. Переезды светлейших особ свидетельствовали о мире и согласии в столице. Один лишь победитель, Киёмори, не находил себе места от тревог и волнений: Ёситомо продолжал разгуливать на свободе. Не успокаивались и Корэката с Цунэмунэ, возомнившие себя спасителями императора, вернувшими ему бразды правления страной. Пользуясь моментом, они спешили устранить с политической сцены экс-императора – оставшееся препятствие на дороге к личному императорскому правлению авторитарного характера. Самым верным ходом в этом направлении представлялось лишение Госиракавы последних признаков авторитета, являвшегося по существу единственным средством легитимизации власти «отца нации». Не будет авторитета – не будет и власти экс-императора.

Высокомерное поведение Корэкаты и Цунэмунэ по отношению к Госиракаве приобретало вызывающие формы и выходило за рамки приличия, но им все сходило с рук, т.к. каждый знал, кто благословил их на это. Охлаждение между императором и экс-императором усиливалось. Стремление Нидзё к единоличной власти порой принимало болезненный характер. Он закипал от негодования при одном упоминании о своем отце. Его же ближайшие советники, Корэката и Цунэмунэ, по мере сил раздували пламя этого негодования. Император не упускал случая побольнее уколоть экс-императора, демонстрируя всем самостоятельность и независимость принятия решений. Госиракава после смуты желал найти временное пристанище где-нибудь на Второй или Третьей линиях в усадьбе одного из своих сановных родственников. Оттуда и до дворца недалеко и влажность там поменьше, дышится летом полегче. Однако по воле императора Госиракаве пришлось ответить согласием на приглашение Фудзивара Акинаги, далеко не самого близкого родственника по материнской линии, о существовании которого экс-император не сразу и вспомнил. Усадьбу Акинаги окружала глинобитная стена с черепичной крышей. После главных ворот была устроена стоянка для карет и паланкинов. Далее располагались внутренние ворота, пройдя через которые попадаешь в красивый сад с большим прудом. В северной части сада на некотором возвышении находилось главное здание усадьбы, «синдэн», где жил и принимал гостей хозяин. Здание опоясывала открытая веранда, поднимались на которую или по центральной лестнице посередине или по двум боковым.

На веранде по просьбе Госиракавы устроили довольно высокий помост, где тот любил сидеть и наблюдать за повседневной суетой в усадьбе: кто прошел мимо, в каком облачении, как украшена въезжающая в главные ворота карета, какой вол ее тащил. Убранство паланкинов, сборщики пожертвований, обрывки доносившихся фраз – все интересовало Госиракаву, и позволяло чувствовать себя живым человеком, причастным к тому, что происходило в мире. Это укрепляло его оптимизм и веру в будущее. «Да, я еще на этом свете, а не в гробу», любил он бормотать себе под нос. Подобное созерцание заметно скрашивало отшельническую жизнь экс-императора, которую он вел не по своей воле. Усердие Корэкаты и Цунэмунэ быстро приносило плоды. Госиракава оказался фактически изолированным от высшего общества, да и невысшего тоже. Желающих навестить его и навлечь гнев влиятельной парочки, а может и самого императора, не находилось. Унылость и безысходность бытия экс-императора словно нарочно подчеркивала глинобитная стена усадьбы, зарастающая травой и разваливающаяся во многих местах. На всех перекрестках стали болтать, что дела Госиракавы совсем плохи, если он смог найти приют только у такого родственника, у которого нет денег даже на поддержание ограды в подобающем состоянии.

В добавок ко всему Корэката и Цунэмунэ приказывают заколотить досками веранду. Если экс-императору угодно сидеть на помосте – пусть сидит, но негоже, когда на члена императорской семьи глазеют погонщики волов, прислуга и иные простолюдины. Этот поступок настолько опечалил Госиракаву, что он решается искать помощи у императора Нидзё. Только сын может остановить этих нахалов, надеялся экс-император. На поддержку Тайра Киёмори и Фудзивара Тадамити он явно не рассчитывал. Зачем он им? Однако… Двадцатого февраля 1160 г. вассалы Киёмори прямо в императорском дворце арестовывают Цунэмунэ и Корэкату. Дальше, в это трудно поверить, произошло следующее. Перед каретой прибывшего во дворец Госиракавы буквально на его глазах их начинают пытать. Раздались дикие вопли. Свое недоумение по поводу какого-то шума, доносившегося снаружи, выразил сам император. Но что он мог предпринять, даже узнав, кто и отчего так вопит?! В те времена аристократов не пытали. Никому и в страшном сне вряд ли бы привидилось, что такому оскорбительному наказанию подвергнутся фавориты императора, да еще у него дома. Кто посмел? Зачем? Почему? Естественно, у организаторов невиданного позорища имелись свои резоны. Фудзивара Тадамити очень опасался, и не напрасно, что главенство в доме регентов и канцлеров и соответствующую ему атрибутику в виде земель, титулов и т. д. и т. п. приберет к рукам смышленый Цунэмунэ. Резоны Киёмори проступали не столь очевидно. Эта парочка, по правде сказать, давно раздражала и его. И смута, которую она затеяла, и бесчеловечность, проявленная при штурме Хигаси сандзёдоно, и жестокая расправа над Синдзэем были труднообъяснимы по мнению Киёмори. Синдзэй ему, конечно, не отец, и не во всем ему нравился, тем не менее никак не заслуживал того, чтобы его голова торчала на виду зевак со всего города. Однако ради одной лишь памяти Синдзэя вряд ли бы Киёмори отважился на сей беспрецедентный поступок. Здесь скрывалось что-то более масштабное и значительное. После разгрома Ёситомо перед Киёмори и его кланом открывались такие перспективы, что дух захватывало. А чтобы не задохнуться с непривычки требовался союзник, способный своим авторитетом освящать грандиозныя деяния Киёмори. Император Нидзё на эту роль не годился, его характер скорее мешал бы Киёмори, чем помогал. Экс-император – другое дело. Гибкий и умудренный опытом, и не только приятным, Госиракава, тонко улавливающий откуда ветер дует или подует, наверняка сообразит, что союз с Киёмори выгоден им обоим.