Александр Альшевский - На заре самурайской вольницы

Очнувшись от воспоминаний, он вернулся к реальности. «Давненько не виделись, Ёритомо-доно», нарочито медленно произнес Киёмори. Что-то наподобие улыбки появилось на лице Ёритомо: «Год, наверное, дайни-доно». «Ты не забыл моей должности на Кюсю?! Молодец!», удивился Киёмори. «Я еще тогда, в усадьбе почтенной Дзёсаймонъин, подумал о твоих способностях. Ты мне понравился, не скрою. Разве мог я тогда представить, что мы будем сражаться как враги, и тебя приведут ко мне как бунтовщика. Почему так произошло?». «Не знаю», проговорил Ёритомо, откровенно не расположенный к подобной беседе. «Не хочешь ли ты попросить о чем-нибудь?», не успокаивался Киёмори, надеясь выведать настроение пленника. «Нет. Я попытаюсь достойно принять уготованную мне участь», ответил Ёритомо и смиренно склонил голову.

Оставшись один, Киёмори внезапно в глубине души осознал, что так сильно волновало его в последнее время: он не готов отдать приказ казнить Ёритомо. «Почему?», в который раз мучил он себя этим вопросом и не находил ответа. Любой другой самурай на его месте отрубил бы голову сына своего врага без угрызений совести. Таков неписанный закон бытия воинов. Только так можно избежать кровавой мести. Что тут раздумывать?! Но Киёмори не мог. Теперь уже точно знал, что не сможет. «Неужели аристократические замашки, взращенные в изнеженной и развращающей атмосфере столицы, оказались сильнее самурайского начала», корил он себя. «Кем я стал, в кого превратился», недоумевал Киёмори, «еще и не аристократ по сути, но уже и не самурай». Раздираемый противоречиями он пытался найти доводы, убеждающие прежде его самого в правильности сделанного выбора – выбора, достойного потомственного аристократа, но не воина. Сохранение жизни главы Гэндзи – поступок великодушный, в духе буддийских заповедей. К тому же Ёритомо – внук настоятеля синтоистского храма Ацута дзингу, где хранится священный меч. Вряд ли настоятель и стоящие за ним силы забудут милосердие Киёмори. А разве не заслуживает уважения то, что он, преодолев гордыню, прислушался к мольбам мачехи. Пусть все видят, как Киёмори выполняет сыновний долг.

Все, конечно, так. Но Киёмори по-прежнему чего-то не хватало для успокоения совести, разбушевавшейся не на шутку. Может быть дело в людской молве? Какими красками она распишет образ Киёмори? Будет ли она помогать осуществлять задуманное? Или окажется непреодолимой преградой на его пути? Не станет ли потомство Хэйкэ стыдиться деяний своего пращура? «Нет, нельзя повторять ошибок Синдзэя», мелькнуло в голове Киёмори. После смуты Хогэн тот извлек из забытья смертную казнь. В дни траура по императору-иноку Тобе, когда по всей стране проводились молебны, в столице лилась кровь и самураев и аристократов. Временщик вынудил Ёситомо убить отца. Не избежали казни даже малолетние дети Тамэёси. Все это шло в разрез с буддийскими заповедями и основными нормами общечеловеческой морали. Молва не пощадила Синдзэя, который в смуту Хэйдзи сам стал жертвой, лишившись поддержки людей, настроенных против смертной казни. «Как ты был прав», прошептал Киёмори, вспоминая завещанное отцом.

Пятнадцатое января 1153 г. У постели смертельно больного Тадамори собрались ближайшие родственники. «Итак, похоже, все здесь», промолвил он заплетающимся языком. «Чтобы вам не твердили врачи и монахи, знайте, что пришел мой час. Я чувствую это. Силы покидают меня, и мы видимся в последний раз. Но разум мой пока не помутнился, поэтому попытайтесь усвоить, что я скажу. Вас ждут нелегкие времена. Наверняка найдутся охотники стравить дома Гэндзи и Хэйси ради собственной выгоды. Пока жив император-инок Тоба, этого не произойдет. Но как только его не станет, нам придется делать выбор. Нет, не нам, а вам, поскольку я уже не жилец на этом свете. От данного выбора будет зависеть судьба дома Тайра. Или он станет процветать во благо всей страны или же бесследно исчезнет, оставив лишь проклятия в памяти людской. После моей смерти дом возглавит Киёмори. Он достоин этого и такова моя последняя воля. Во всем следуйте за ним. Только так можно сохранить единство и избежать внутреннего раскола. Киёмори, помни, что и глава Гэндзи Тамэёси, и Ёситомо, и Ёсиката, тем более Тамэтомо, способны на безрассудные выходки по наущению вельможных покровителей. Сыны дома Хэйкэ всегда должны быть готовы достойно ответить на эти безрассудства. И вот что еще», голос Тадамори слабел. «Чтобы ты ни делал, как бы высоко не вознесся, помни о простых людях. Как ни искусен ты будешь в бою, против людской молвы устоять невозможно. Ее не зарубишь мечом, ее не пронзишь стрелой, но, главное, никогда не знаешь, откуда и куда нанесет она удар. Усвой это, и тогда проживешь долго и счастливо», с трудом прохрипел Тадамори. Изо рта у него хлынула кровь, и через мгновенье он затих навечно.

Вскоре по столице разнеслась молва о том, что Ёритомо смертная казнь заменена дальней ссылкой в Идзу под надзор местных властей. Многие облегченно вздохнули. Молодому главе Гэндзи даже полезно будет пожить вдали от Киото. Пройдет время, все забудется и он сможет, если захочет, вернуться в столицу, а пока пусть молится и благодарит богов, смягчивших сердце Тайра Киёмори. Без вмешательства высших сил он вряд ли бы решился на подобный, прямо сказать, неожиданный поступок.

Перед тем, как покинуть Рокухару, Ёритомо встретился с Икэнодзэнни. Выслушав слова благодарности, монахиня проникновенно заговорила: «Заполните свои дни в изгнании неустанными молитвами за упокой души отца и братьев. Эти сутры скрасят ваше одиночество и облегчат мучительные поиски истины». Икэнодзэнни протянула Ёритомо свиток и нефритовые четки. «Примите и этот небесный камень, олицетворяющий такие добродетели, как ум, гуманность, правдивость, преданность. Всегда помните по чьей воле вам дарована жизнь», напутствовала она молодого Ёритомо. «Не позволяйте злонамеренным наветам затуманить вашу память. Живите в мире со своей совестью. И вот что еще. В хорошие времена – не роскошествуйте, в плохие – склоните голову и терпите. Терпение поможет вам пережить многие невзгоды». Ёритомо с трудом сдерживал слезы. «Я никогда не забуду вашу доброту», только и смог вымолвить он и быстро вышел из комнаты.

Ёритомо тепло попрощался и с Тайра Мунэкиё, взяв его за руки. Со стороны казалось, что расстаются не враги, а давнишние приятели. Одиннадцатого марта 1160 г. в шапке и одежде, подаренных Мунэкиё, Ёритом сел на лошадь и отправился в Идзу. Его сопровождало несколько самураев Хэйкэ. Скромная процессия медленно продвигалась на восток по тракту Токайдо, по которому не раз проносился, сметая все на своем пути, Минамото Ёситомо. Мог ли он тогда подумать, что по Токайдо в жалком виде последует в ссылку его любимец Ёритомо!? И не один из его вассалов, которых было полным полно в этих местах, даже не повернет голову в сторону удалявшейся фигуры сироты, который должен быть стать их господином. Самураи строго блюли свой основной принцип бытия – хорошенько осмотрись и примкни к более сильному. А таковым являлся Тайра Киёмори. Поэтому мало кого удивило, что Ёритомо сослали в Канто, цитадель Гэндзи. Времена изменились. Многие их вассалы не могли или не хотели ссориться с Хэйси, находящимися в расцвете сил.