Владимир Мукусев - Черная папка. История одного журналистского расследования

Потом общий сбор у главного редактора. Замечания на уровне редакторских правок. Либо споры и дискуссии, либо категорическое: «Этого в эфире не будет». И все-таки, из программы в программу, «добро» давалось на такие сюжеты, о которых в жестких рамках официального ТВ прежде и помыслить было нельзя.

Ночь с четверга на пятницу – единственная на этой неделе, когда я наконец-то еду спать домой, вместо того, чтобы коротать ее на стульях в аппаратной. Причем коротать-то приходилось всего только два часа между монтажными сменами: другого времени передохнуть у нас не было даже ночью. На следующий день – эфир, а я ведь не только автор и «начальник», то есть главный выпускающий программы, я еще и ведущий. Мне предстоит «войти» в каждый дом… Надо выглядеть!

В пятницу днем идет выпуск «Взгляда» на Дальний Восток, или, как мы это называли, показ для начальства. Этот выпуск смотрит все руководство Гостелерадио, а не только жители Дальнего Востока. С помощью спутниковой и наземной системы «Орбита» дальше передачу смотрели в записи все те, кто живет за Уралом. А у нас, творческой группы, – снова общий сбор в кабинете Сагалаева, очередной разнос и дополнительные рекомендации, очередные редакторские правки и цензурные ножницы.

Наконец, мы спускаемся в аппаратную для завершения работы над программой. Впереди подготовка к главному московскому выпуску. К прямому эфиру! Тому самому эфиру, необходимость и правомерность которого я так горячо отстаивал в спорах с Витей Ногиным и многими другими коллегами. «Взгляд» начинается поздно, иногда далеко за полночь. Идет два, три часа – не было у нас тогда ограничения в хронометраже. Но ни об усталости, ни о сне тогда никто и не думал. Главное – выстраданная, выпестованная программа была в эфире! Вот почему именно в Москве и на европейской части страны люди узнавали то, что действительно мы хотели сказать и показать в программе. Это зачастую можно было сделать только один раз и каждую программу мы делали как последнюю. Классический пример такой программы – знаменитая передача о мавзолее, которую мы готовили два месяца в условиях абсолютной секретности и в которой мой гость режиссер Марк Захаров впервые предложил захоронить Ленина. Скандал был огромный. Проходивший тогда в Кремле Пленум ЦК КПСС сменил повестку дня, и его участники требовали нашей крови и немедленного закрытия «Взгляда», а зрители за Уралом при этом недоумевали: «А что, собственно, случилось?»… Они и не подозревали, что видели абсолютно другую версию программы, нежели москвичи.

Утром в субботу мы оказываемся дома. Отсыпались чуть ли не сутки, так были вымотаны недельным марафоном. И вот, наконец, воскресенье, когда можно перевести дух и побыть с семьей. Но чаще всего все складывалось иначе: уже вечером нас ждали такси, аэропорт, самолет. Очередная командировка в разные точки страны. Очередные съемки материалов для нового выпуска. А потом – вновь по тому же кругу. И так почти четыре года.

Спасало нас то, что над программой работало несколько творческих групп. Поэтому выдавалась иногда и целая неделя выходных… Тогда мы старались побольше побыть с семьей, решить какие-то домашние проблемы. Какие уж тут посиделки с друзьями!..

И все-таки нечестно было бы сейчас сваливать неровность, «пунктирность» наших встреч с Ногиным в это время только на повальную рабочую загруженность. Может, мне сейчас это только кажется, но, по-моему, некоторый холодок в наших отношениях появился в те годы еще и потому, что Виктор, секретарь парткома Гостелерадио СССР, не карьерный, а по-настоящему убежденный коммунист, носитель громкой революционной фамилии, вряд ли мог оставаться безучастным к нашим, чересчур по тем временам резким, материалам. Скорее всего, они ему могли быть даже неприятны. Возможно, он болезненней, чем многие другие, отзывался на темы сталинских репрессий и ГУЛага, преступлений КПСС и КГБ. Он чувствовал (вероятно, куда острее, чем я) ответственность за все сказанное и показанное на телеэкране. В конце концов, отнюдь не будучи партийным доктринером, он все-таки оставался человеком, отвечающим за идеологию Гостелерадио, «плотью от плоти» царившего тогда партийного мировоззрения.

Возможно, именно мои «взглядовские» сюжеты, связанные с историей КПСС, репрессиями, ГУЛагом (а особенно передача о Мавзолее), – нет, не развели нас с Виктором, но несколько охладили наши отношения. Пишу это с горечью. Печально, но факт: о том, что Виктор уехал в Югославию, я узнал не из телефонного звонка, не из приглашения на «отвальную», а только из программы «Время», где в первом же своем материале из Югославии Виктор Ногин появился с субтитром на экране «собственный корреспондент Гостелерадио СССР в Югославии».

И все-таки, желая сам того или нет, но Виктор Ногин – его личность, наши разговоры с ним, наша дружба – во многом повлиял на те темы, которые я поднимал, будучи выпускающим и ведущим «Взгляда». Все, о чем я говорил в своих сюжетах, так или иначе касалось не каких-то деталей и частностей, а человека — его судьбы, его жизни, его прав. То же самое, кстати, интересовало и нас с Виктором Ногиным во время командировки в Афганистан. И это же стремление дойти до сути, уважение к человеческой жизни, к праву человека на память, в конечном счете, и заставляют меня столько десятилетий биться за то, чтобы узнать истину о судьбе моего пропавшего друга.

Благодаря «Взгляду» на Центральном телевидении Советского Союза заговорили, наконец, о самых разных, но одинаково запретных раньше темах: о советской Конституции, узаконившей диктат одной партии и о несчастных детях-сиротах; восстановлении храма Христа Спасителя и «узбекском деле»; подлинных масштабах Чернобыльской трагедии; о кооперативном движении; о русском роке, который, наконец, вышел из подполья, и фильмеАскольдова «Комиссар», снятом с полки… Да разве все перечислишь!

А если вспомнить создателей программы, моих коллег – например, Александра Политковского? Я считал и считаю его уникальным явлением в истории телевидения, а не просто рядовым корреспондентом одной конкретной программы. Его кепка стала символом прихода на ТВ жанра «журналистское расследование»… Не надо забывать и о том, что во «Взгляде» тогда работало более двадцати лучших на то время телевизионных журналистов и режиссеров. Как жаль, что многие имена сегодня забыты. Впрочем, остались в памяти Юрий Щекочихин и Артем Боровик, Елена Масюк и Елена Ханга, Евгений Додолев и Дмитрий Захаров. Их и сегодня знает вся страна… К сожалению, уже нет в живых двух первых ведущих «Взгляда» – Влада Листьева и Олега Вакуловского. Светлая память всем, кого уже нет с нами!

Все годы работы во «Взгляде» особенно значимой для меня и всех моих коллег продолжала оставаться все-таки афганская тема. То, что пережили мы с Виктором Ногиным в Афганистане, о чем думали и спорили с ним, монтируя наш фильм и защищая от цензуры каждый кадр, по-прежнему волновало и будоражило душу. Открыто и громко говорить об этой войне стало возможным после того, как там начали погибать дети высокопоставленных лиц: дипломаты, журналисты, операторы… Я хорошо помню, как после одной такой трагедии, когда мы подготовили для «Взгляда» уже вполне «открытый» репортаж на эту тему, один из сотрудников телецентра принес нам пленку с абсолютно запрещенной песней А. Розенбаума «Черный тюльпан». И сказал: «Это вам для передачи… Дайте в эфир!». Между прочим, это был человек, в должностные обязанности которого входило как раз «стеречь и не пущать» – он должен был выявлять и размагничивать такого рода «контрабандные» материалы. Но молчать о том, что происходит, уже не хотел никто, и песня прозвучала в нашей программе.