Александр Гусаров - Из варяг в греки. Исторический роман

Рядом с эпархом взирал на происходящее и патриарх Фотий, полчаса назад вернувшийся из собора Святой Софии, где он вознес не одну молитву от избавления столицы от варваров. Перед посещением собора ему доставили из монастырской библиотеки писанные на пергаменте записи Прокопия Кессарийского – знатного вельможи прошлых лет.

Городские жители: казначеи, привратники, портные, садовники, повара, притихли в домах своих хозяев и были готовы при первой возможности разбежаться, а торговцы захлопнули свои лавки. Гончары, сапожники, свечники и прочие мелкие ремесленники империи затворились в мастерских. Даже стражники, часто наведывавшиеся в заведения мелких собственников, чтобы поживиться чем бы то ни было и, считавшие видимо, именно поэтому себя оплотом справедливости, перестали бродить по улицам, а были заняты захоронением своих сбережений и объяты общим страхом. Участь сия не минула и сильных мира Византии: аристократов, землевладельцев, чиновников и богачей.

Патриарх тем временем, оглаживая кожаный переплет, углублялся в чтение записок Прокопия, водя линеечкой по строкам:

«Эти племена, славяне и анты, не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве, и поэтому у них счастье и несчастье в жизни считается делом общим.

Равным образом и во всем остальном, можно сказать, у обоих этих вышеназванных варварских племен вся жизнь и узаконения одинаковы. Они считают, что один только бог, творец молний, является владыкой над всем, и ему приносят в жертву быков и совершают другие священные обряды. Судьбы они не знают и вообще не признают, что она по отношению к людям имеет какую-либо силу, и когда им вот-вот грозит смерть, охваченным ли болезнью или на войне попавшим в опасное положение, то они дают обещания, если спасутся, тотчас же принести богу жертву за свою душу, и, избегнув смерти, они приносят в жертву то, что обещали, и думают, что спасение ими куплено ценой этой жертвы. Они почитают и реки, и нимф, и всяких других демонов, приносят жертвы всем им и при помощи этих жертв производят и гадания. Живут они в жалких хижинах, на большом расстоянии друг от друга, и все они по большей части меняют места жительства. Вступая в битву, большинство из них идут на врагов со щитами и дротиками в руках, панцирей же они никогда не надевают; иные не носят ни рубашек, ни плащей, а одни только штаны, и в таком виде идут на сражение с врагами. У тех и других один и тот же язык, довольно варварский, и по внешнему виду они не отличаются друг от друга. Они очень высокого роста и огромной силы. Цвет кожи и волос у них не очень белый или золотистый и не совсем черный, но все же они темно-красные. Образ жизни у них, как и у массагетов 25 25 Народ живший в Средней Азии , грубый, безо всяких удобств, вечно они покрыты грязью, но по существу они неплохие люди и совсем незлобные, но во всей чистоте сохраняют гуннские нравы. И некогда даже имя у славян и антов было одно и то же. В древности оба эти племени называли спорами («рассеянными»), думаю, потому, что они жили, занимая страну «спораден», «рассеянно», отдельными поселками. Поэтому-то им и земли приходится занимать много. Они живут на большой части берега Истра 26 26 Река Дунай , по ту сторону реки. Считаю достаточным сказанное об этом народе».

Патриарх отожил одну книгу в сторону и, поразмышляв, открыл следующую, вместе с первой поднесенной к нему монахом. Это были труды императора Маврикия «Стратегикон», написанные позже записок Прокопия Кессарийского:

«Славяне и анты сходны по образу жизни любови к свободе; их никоим образом нельзя склонить к рабству или подчинению тем паче в своей стране. Они многочисленны, выносливы, легко переносят жар, холод, дождь, наготу. У каждого два небольших копья, есть и щиты, прочные, но большие. Они пользуют деревянные луки и стрелы, омоченные ядом. До захвата добычи не жадные. Пленных своих они у себя вечно не держат в рабстве, как прочие племена, а лишь только время определенное. Целомудрие женщин оных превышает всякую природу, многия смерть мужа почитают своею и добровольно удушают себя. Победу над ними можно приобрести, пользуя раздоры между ними. Грабежи их поселений надо производить, разбивая войско на две части одна грабит, вторая охрану несет…».

На этом Фотий прикрыл вторую книгу, не дочитав до конца ни одну, ни вторую и поспешил на крепостные стены, чтобы воочию разглядеть пришельцев. Прочитанное внезапно натолкнуло его на мысль, что если удастся спасти себя и царствие и все на этот раз обойдется, непременно нужно будет переманить славян под свою руку.

У невысоких со стороны бухты крепостных стен прохаживались рослые большей частью светловолосые воины с открытыми лицами. Греческие лучники, боясь разозлить незваных гостей, придерживали стрелы в колчанах. Впрочем, в руках у славян были щиты, и они могли ими легко укрыться и, быстрее чем ожидалось пойти на штурм. Многие русы в отличие от тех, что описывались в записках, были одеты в хитоны и вооружены мечами, а на некоторых были даже металлические доспехи.

«Видно так скоро время меняет людей», – про себя думал патриарх Фотий.

Казалось, совсем недавно суда империи с войском высадились у Корсуни и привели под свою руку многие города славян, основательно перед этим разграбив. Но вот пришел и неожиданный ответ оттуда.

Осада продлилась около месяца. Высланное императором войско было предупредительно встречено другой частью русов и спешно ретировалось. Стратиг Петрон напасть не решился и, отдалившись на безопасное для себя расстояние, послал к императору гонца за подкреплением. Князь русов Буревой, не желая тратить силы и время, а главное жизни своих воинов, посчитав наказание для греков достаточным, посадил соплеменников в ладьи и отплыл к родным берегам.

– Полное поражение нанесли мы тады грекам-ромеям, – продолжил волхв, как бы возвращаясь из прошлого в настоящее, – тута силы нашей испугавшися явилися к нам в Корсунь посланцы от императора константинопольского и патриарха Фотия. Поначалу прятались в домах наших. Штоб мы не проведали, пошто наши письмена вучат оне и, выведывають яким Богам мы славу воздаем и дитей наших хотяши учить. Письмо нашенское и грамоту тайком познавали. Посля них засуха была, и голод великий, чрез то греки ромейские Русь знова топтать зачали. Сюды я перебралси и князь умер наш от ран…, – после короткой паузы он произнёс. – Гляди, и тута они окажутся. Не сами дык чрез веру под императора ихнего деланную, глядишь, и в подданство загонють. Данью обложат. А кады путь нам силою навязывають, то чернобожие исть.

– Гэтаму не бывати, – твердо возразил Воислав.

– Усе предопределено свыше, не многая мы може поменяти. Тверда воля надобна. Дабы на сваём стояти, – возразил ему Ярилко, и переводя разговор в другое русло, он обратился к нему, глядя на его сына, внимательно вслушавшегося в разговор. – У мяне к тябе будеть наказ, – он помолчал немного. – Не отдашь ли мяне в вучение Смешка свагоо. Чай десять годов яму, пора вызнать будуще. Мой-то Лад, тому хоч и пятнадцатый пошел, не пригож для науки Божеской, усе боле к оружью склонность иметь, и звезды супротив таки дороги глаголють. Твой боле подходить для ентаго. Златогором наречен будить коли согласье дашь. Он и сам к Божеским наукам тянитси.