Игорь Костюченко - Парфянская стрела. Роман

Секретарь настоятеля бежал к алтарю главного храма монастыря. Обезумевший, он искал спасения у статуи Богородицы, ведь, думал он, она одна, милосердная и всемогущая, могла спасти его. Молодчики, ворвавшиеся перед восходом солнца в обитель, были беспощадны и жестоки. Бородача, который отдавал им команды, звали Андре Ромеро.

Только что на глазах секретаря громилы проткнули длинными, трехгранными штыками отца настоятеля. На штыках, словно копну сена на вилах, они выволокли агонизировавшего пастыря во двор и швырнули в фонтан. С крытой галереи, на которой стоял в тот момент секретарь, хорошо была видна страшная картина погрома

Вода в фонтане очень быстро стала темно-красной от крови сброшенных братьев-бенедиктинцев. Их расстреливали в упор. Одноглазый верзила расхаживал с мачете в руках по двору и хрипло ругался по-каталонски.

Своим мачете он наносил ужасные раны связанному привратнику, тело которого превратилось в сплошное кровавое месиво. Душа уже покинула обезображенную плоть хранителя врат, но верзила вновь и вновь с размеренным остервенением наносил удары, вонзая мачете в жертву.

Увидев застывшего у парапета секретаря, верзила ещё сильнее замахал мачете, указывая своим сообщникам на новую жертву. По сигналу одноглазого солдаты тут же бросились вдогонку за секретарем.

Помощник настоятеля заметил преследователей и еще быстрее помчался к спасительному убежищу. Чудак, он всё еще думал, что сможет обрести спасение у алтаря. Хватаясь за холодные стены, на которых блестели капли влаги, выступившей за ночь, утомленный страхом и неистовым бегом, секретарь распахнул дверь в придел церкви святой Розы.

– Отец Доминго! – вскричал секретарь, замерев на пороге. Он увидел ключаря обители в окружении вооруженных головорезов.

– Падре, там, там, у фонтана… – беспомощно взывал монах, не решаясь переступить порог и войти в придел церкви. Бородач Ромеро молча подошел к монаху, парализованному ужасным видом обмотанных пулеметными лентами компаньерос, и грубо толкнул его в грудь. Монах едва не упал, отступил на несколько шагов, соскользнул босыми ступнями с порога, а солдат захлопнул перед его носом церковную дверь.

– Вы нарушаете заповеди. Поймите, это чрезвычайно опасно, – сказал падре Доминго, ключарь монастыря, содрогнувшись от грохота захлопнувшейся двери. Он говорил тихо и отрешенно, почти шептал, будто не замечая направленный на него ствол автоматического пистолета.

– Мы не на исповеди, Доминго, – нетерпеливо перебил монаха Ромеро. Сверкающий белозубой улыбкой на дочерна загорелом лице, он был совершенно уверен в том, что ключарь просто тянет время, надеясь на чью-то помощь.

Ромеро не верил ни одному слову монаха. Он никому не верил. Никому и никогда – ни богу, ни черту. Выросший в портовых барселонских кварталах, он знал, что, если рассуждать просто и не забираться в дебри, жизнь – это всего лишь тупой обыденный труд, драка за кусок хлеба и стакан вина. И лучшая из идей та, которая позволит парням с тугими кулаками всегда побеждать в этой драке. Так справедливее будет, считал предводитель анархистов.

Скоро рухнет государство, не будет лжи и насилия. Победит справедливость. И монахи не окажутся полезными тем, кто добывает кусок хлеба честным трудом. Он искренно презирал лицемерных бездельников в рясах, прятавшихся в своих норах от жизни и тайно (в этом Андре был уверен), помогавших палачам Франко в дни, когда под Уэской в боях с марокканцами обливались кровью интербригады.

Падре потёр сухие жилистые руки и робко попросил Андре:

– Подумайте о душе, сын мой, о грядущем.

– Давай покончим с делом без лишних слов, Доминго. У нас мало времени, – Андре демонстративно сверкнул массивным серебряным хронометром. – И потом… Слова не заменяют хлеба и пороха.

Ромеро не собирался терять время даром. Через двадцать три минуты к монастырю в горах прибудут три грузовика. В кузов одного из них двадцати восьми бойцам группы анархо-синдикалистов ревком приказал погрузить 129 пятикилограммовых ящиков – 1612 с половиной фунтов чистого золота из подземных хранилищ монастыря святого Креста.

Груз требовалось доставить в барселонское отделение госбанка, которое контролировалось анархистами. Оперативную информацию о наличии золота в монастырских кладовых в ревкоме получили четыре часа тому назад. Разумеется, полагали в ревкоме, это были тайные ценности контрреволюционеров. Но для чего и кому они предназначались – в ревкоме не знали. Звонок в штаб анархо-синдикалистов был анонимным.

В сумрачный и прохладный придел церкви Святой Розы почти не проникали лучи жгучего солнца, которое уже поднялось над горизонтом. Здесь пахло плесенью, как в винном погребе. Стены в церкви были очень толстые, сложенные из камня лет пятьсот тому назад.

Андре Ромеро подумал, что такие стены прекрасно погасят все шумы и звуки. Даже пулеметная очередь, не исключено, вряд ли будет отчетливо слышна людям на площади. Что уж говорить про пистолетный выстрел. Здесь и двери добротные. Толстые, дубовые. Предсмертные хрипы прибежавшего искать спасения у деревянного обрубка, наивного монаха, которого разгоряченные насилием анархисты добивали за дверью винтовочными прикладами в галерее у трапезной, здесь, в приделе, едва различимы.

– Послушай, Доминго, я могу выстрелить тебе в ногу. А потом… в живот. Что скажешь, падре? У меня мало времени.

Ствол автоматического пистолета командира анархистов нетерпеливо дернулся вверх, но падре Доминго оставался по-прежнему бесстрастным.

– Вы нарушаете божественные заповеди, сын мой. – упрямо повторил монах. – Это все, что я могу вам поведать. Грех породит грех. А искупление…

Андре широко улыбнулся и выстрелил в висевшее на стене придела раскрашенное керамическое распятие. Каменная крошка осыпала падре. Ромеро намеренно промахнулся, чтобы монах содрогнулся от дыхания смерти.

Пуля щёлкнула по стене, но ключарь устоял, не рухнул на колени и не стал молить анархиста о пощаде. Он был упрям, этот святоша, а, значит, достоин хорошего урока.

И потому второй раз Ромеро выстрелил в правую ногу монаха. Ключарь беспомощно дергался на полу, путаясь в быстро темневших от обильной крови складках рясы. Ромеро шагнул к Доминго, наклонился над монахом, приставив к его голове автоматический пистолет…

– Так ты скажешь, где золото, старая рухлядь? Или мне разнести твой череп вдребезги?

– Скажу, скажу, сын мой, только не убивайте, прошу вас…

Волохов слушал рассказ девушки, которая сидела напротив него с блокнотом за столиком ресторана отеля «Тэйлор». Пётр Николаевич автоматически, многократно очерчивал красным карандашом заметку в свежем, от 16 апреля 1937 года, номере «Правды»: «Барселонский корреспондент „Морнинг пост“ сообщает, что в связи с антирелигиозным движением монастырям и религиозным обществам выдано теперь оружие. Часто монастыри охраняются специальными вооруженными патрулями. В Овиедо монахи открыли стрельбу по толпе, когда была сделана попытка поджечь монастырь». Московская почта, несмотря на блокаду, приходила в Барселону точно по расписанию.