Игорь Костюченко - Парфянская стрела. Роман

– Будет сделано, товарищ майор! Какие еще будут приказания?

Волохов не ответил. Он поглядел на массивный сейф. Затем – на Ефремова.

Лейтенант бесстрастно ждал, как и полагается хорошему службисту.

«Зачем Берия говорил мне про Гегеля? Для красного словца? И о Рафальском? О незаменимых кадрах? Нет, Лаврентий Павлович вымеряет, как в аптеке. Все неслучайно. Значит, что-то там, наверху происходит. Неужели сам Хозяин решил поменять руководство и Берия может оказаться под ударом? А с ним и все, кто был ему предан?» – Петр Николаевич внезапно почувствовал, как кольнуло в висок тонкая холодная игла.

«Нет, шалишь. Петьку Волохова не возьмешь на арапа. Зубами грызть будем, но отобьемся!» – Волохов зло усмехнулся. Надо бить первым. Кого? Как? Пока неясно. Но разберемся. Ввязаться в драку, а там понять, какими приемами отбиваться. И чего будет стоить победа. Вот так, Петруха, только так.

Лихорадочный жар отступал. Душу медленно наполнял особенный покой. Ощущение было точно таким, как тогда, в Пиренеях. Он вышел из дикого леса к скалистому обрыву. Стоя на гранитном уступе, видел под собой далеко внизу извилистую ленту бурной речушки, сосны на склонах и дымки дальней пастушьей деревушки, разделенной надвое белым проселком.

Затянувшаяся пауза, заметно, прискучила деятельному капитану. Ефремов кашлянул в кулак. Волохов, словно очнулся от цепкого сна наяву. Он посмотрел в лицо своего зама и, улыбнувшись, спросил:

– Кто такой Гегель, Дима?

Ефремов удивленно уставился на Волохова. О Гегеле и об использовании его философского наследия в работе первичных парторганизаций можно было прочитать в последнем номере журнала «Коммунист». В ответах товарища Сталина на вопросы саратовских колхозников. Но Ефремов не сказал об этом начальнику. Он знал, что к партийной пропаганде товарищ майор госбезопасности относился с прохладцей. Хотя широко этот факт Волохов и не афишировал. Поэтому Ефремов ответил просто:

– Ученый такой, товарищ майор. С помощью своего диалектического метода Гегель переосмысливает…

Волохов махнул рукой, поспешно остановив монолог политически грамотного чекиста, немного помедлив, сказал:

– Работает неплохо, творчески?

– Кто?

– Да Гегель этот. Он ведь из ГлавПУРа? Правильно?

– Никак нет, товарищ майор. Умер он. Давно. Сто лет назад. И не у нас, в Германии.

– Молодец, Дима, зачет – иронично ухмыльнулся Волохов.

Он побарабанил пальцами по столешнице. Покосился на старательного педанта Ефремова, захохотал. Мастерски спародировал манеру разговора капитана Ефремова:

– Нет, Митрий, ты неисправим. Педант, сущий педант. Все-то у тебя по полочкам выложено. Как в магазине. Гегеля сто граммов, пожалуйста. Сию минуту, вам кусочком или нарезать? Но Гегель-то тебе не колбаса! Что ж его по кусочкам растаскивать. Гегеля-то!

Ефремов понял, что его разыгрывают, обиделся. Он не хотел показать Волохову, что веселость начальства задела его за живое, но внезапный густой румянец, заливший щеки…

А Пётр Николаевич наставительно заметил:

– Обиделся. На начальство, Митрий, не дуются. Себе дороже обернется. Заруби на носу.

Волохов примирительно вновь махнул рукой:

– Ладно, Дима, черт с ним, с Гегелем. Звони на аэродром, пусть самолет готовят. И машину мою к подъезду. Через час. Может, ещё успею выспаться на дорожку.

Лететь в спецлагерь №0267-бис, или «учреждение Чагина», как его еще называли коллеги Волохова, пришлось в штурмовике на месте стрелка-радиста. Под плексигласовым колпаком, у пулеметной турели Волохов чувствовал себя неуютно. Он вообще с опаской относился к путешествиям по воздуху. Рискованное занятие – полеты. Особенно при роде занятий Петра Николаевича. Затянет в мотор птицу воздушным потоком. Поленится механик на аэродроме проверить какие-нибудь рычаги, шланг, трубку. Воспламенится топливо в баке. Многое могло случиться. И, что самое интересное, случалось с советскими самолетами.

Шут с ним, с самолетом. Крылатая железяка разобьется вдребезги, новый самолет на заводе построят. А человека на заводе не отремонтируешь. Нет человека, как говорится, нет и проблемы. «В профессиональном смысле, конечно, – просто подумал Волохов, – ничего лучше авиакатастрофы не придумать». Но вот если самому в таком самолете оказаться, тут уж держись! Не поздоровится. Как тем людям, в Тифлисе.

В конце двадцатых на аэродроме неподалеку от столицы Грузии проводили показательные полеты пассажирского самолета. В одном из первых полетов пассажирами стали один из руководителей местных чекистов Агарбеков, герой Гражданской войны Фокявичус, Могилевский, сослуживец совсем юного тогда чекиста Петьки Волохова.

Самолет потерпел аварию. Пассажиры и летчики погибли. В акте комиссии по расследованию причин катастрофы было указано: «Падение аппарата произошло из-за неисправности элеронов».

Возможно, элероны действительно были неисправны, но в руках у мертвого и до неузнаваемости обезображенного при падении крылатой машины Агарбекова Пётр Волохов, одним из первых оказавшийся на место катастрофы, увидел «брауниг».

Из него Агарбеков застрелил пилота, пытавшегося покинуть самолет с парашютом. Пистолет Агарбекова Волохов утопил в ближайшем ручье.

Через пару недель по протекции начальника секретно-оперативной части Грузинского ОГПУ Лаврентия Павловича Берии получил сотрудник угрозыска Волохов повышение по службе, еще через месяц был переведен на службу в ГПУ. По комсомольской путевке.

Пётр Николаевич усмехнулся. Он подтрунивал над своими слабостями. Особенно, когда судьба загоняла его в тупик, и ничего, кроме как пошутить над собой, больше не оставалось.

А впрочем… Нет, пожалуй, не стоит ему грешить на судьбу. Наоборот, должен быть ей, чертовке, благодарен. Хотя бы за встречу в августе 1926 года. Когда привелось познакомиться с молодым, но уже настоящим комиссаром – Лаврентием Берией. Мать Петрухи Волохова стирала этому степенному и тихому грузину белье. Берия проживал по соседству, в доме, примыкавшему задним двором к их пролетарской трущобе, почти развалившейся за годы гражданской войны.

А с другой стороны, если о судьбе подумать… Кошмарным пророчеством сочла бы мать Петра Волохова, Елизавета Алексеевна, выпускница Смольного института, рассказ о своем будущем: придётся ей в расцвете лет скрывать буржуйское прошлое, нищенствовать за тысячи верст от родного дома, перебиваться трудовой копейкой.

А отец, дед могли бы подумать о такой ее жизни? Дед Пётр Петрович Волохов, землемер, брал мелкие подряды на строительство, нанимал в работу каменщиков и плотников. Дед копил копейку, чтобы выучить в университете сына Николая, который стал после окончания курса Петербургского университета врачом.