Игорь Костюченко - Хазарский оборотень. Роман

– Да ты, чай, от страха разомлел никак… Не дело для ловчего!

– Нет, нет, я ничего. Я так. Наваждение, морок попутал… Вот, говорят, тоже с русалками у реки бывает. Видишь их только ты, а другие – нет!

– Что русалки, – усмехнулся старик, – Девки они и есть девки. Гульба на уме. Ты свое знай – блюди веру в светлых богов да себя не забывай. А то будет как с тем хазарином.

– Это с каким еще хазарином? С тем, про которого на торжище бают? – спросил Онфима Ставр.

– Про него, – вздохнул старик.

– А ты что знаешь про оборотня, Онфим? – Доман пристроился у огня. Он любил слушать перехожих гусельников, былинщиков. Повесть о хазарском оборотне Доману была доподлинно известна, но он не хотел лишать себя удовольствия послушать сказ в очередной раз. Онфим знал об этом и не заставил себя упрашивать. Ловчему было лестно угодить бояричу. Авось зачтется как-нибудь. В жизни не угадать, где солому стелить.

– Был в Полоцке купец, – начал сказ Онфим, – Из далекой южной земли занесло его к нам. С товаром красным прибыл, на крепкой ладье. Торговал на спуске у Верхнего замчища. Княгиня Предслава тогда совсем еще дева была, на выданье. Весь про нее сказ. И про красавца того, про хазарина.

– Так что с ним стало, не тяни, старик. Сказывай, – прошипел Доман.

– Да я только от других слыхивал. Да, торговал хазарин. И не столько товаром своим – тканями заморскими да вином греческим, сколько красотой своей писаной. А он и вправду был пригож. Статен. Любая бы за такого удавилась. Вот и Предслава, княгиня наша теперешняя, прельстилась на посулы хазарина. Решилась бежать с ним на корабле. По Двине сначала. А там к варягам, что в студеном море на скалах живут да морского зверя промышляют.

– Худо ли житье у варягов? – спросил Ставр.

– А про то, милок, ты у Агмунда спроси. Зачастил он на подворье Радомера. Агмунд тебе, Ставрушка, про варягов всю правду и откроет. А от себя скажу, что злые они люди, варяги. Потому как и земля у них злая. Но сказывать ли про хазарина?

– Сказывай, коли начал… – буркнул боярич.

Доман и Ставр слушали рассказ старого ловчего. В ночной тьме далеко кричала одинокая птица. Дурманил аромат сырой хвои. Горький дым ел глаза. Видения представали перед взором. Сон ли, явь ли – не разобрать. Да только видел Ставр, как живых видел, и хазарина, и совсем молодую княгиню Предславу. Вот всходят они, рука об руку, по брошенным сходням на борт высокой ладьи. Поднимается алый парус, взмахивают гребцы веслами. И рулевой хрипло выкрикивает команды наперекор ветру, рвущему корабельные снасти. А родной берег уходит далеко-далеко. И Предслава стоит у борта корабля, бросая последний взгляд на замковую гору, на Полоту, сливающуюся у холма с могучей Двиной.

Но вот ревут за городским частоколом боевые трубы. Червленый плащ мелькает над валом. Бегут к пристани княжьи слуги. А в погоню бросаются челны, полные лучников. Свистят стрелы над кораблем хазарина. Бугрятся мышцы на спинах хазарских рабов. Нет, кораблю не уйти по вверх Двине. Трудно грести под тучей стрел. То один, то другой раб падает, сраженный насмерть. Миг – и хазарское судно остановлено, окружено стаей челнов. Воины полоцкого князя карабкаются на борт ладьи. Рубят канаты. Взметаются арканы, вяжут дружинники купца-хазарина, вызволяют Предславу.

Полоцкий князь скор на расправу. Хазарина бросают в башню, что высится над въездными воротами у Полоты. Волей князя предначертано Предславе жить в тереме, в отдалении от домашних. В позоре и смятении.

Оборвался внезапно рассказ Онфима, затихла стариковская речь.

– Да ты часом не заснул, боярич? – Онфим толкнул кулаком отрока в бок. Доман протер глаза, затряс вихрастой головой.

– Нет, нет, дядька Онфим. Да что там дальше-то было? Что Предслава? Тосковала по своему хазарину?

– Вестимо. Да что девичья тоска? Туман на рассвете. Мгла сошла и ладно. Дело то летом было. А к весне следующего года разродилась дитем Предслава. Точно в срок положенный, как и уготовили ей светлые боги. Мальчонку она родила. Да не стерпела позора княжна. Стыд сжег сердце. Поклонилась отцу-князю, молила убить сына.

– Где ж такое видано?

– Эх, боярич, на княжьей да боярской службе многое не так, как у простых людей. Что тут скажешь… Князь сделал все так, как просила его родная дочь. Младенца утопили в болоте, тут неподалеку, на старой гати, что шла от Воловьего озера.

– А хазарин? За него выкуп дали? Али как? – спросил Ставр.

– Если бы. Хазарина князь повелел отвести на гать и порешить.

– Неужто порешили?

– А как же? Мечом ударили, потом в костер и бросили. Я и ударил. У меня рука тогда крепкая была, не чета теперешней. Взметнулся хазарин к богам вместе с пламенем. Только, сказывали, не все так гладко закончилось. Душа хазарина воспротивилась Сварогу, не приняли ее боги. Грех, знать, велик был. Так и металась она по болотам, пока не вселилась в зверя лесного. С тех пор и мерещится людям у Воловьего озера хазарский оборотень. И изловить его нельзя. Семаргл его охраняет…

Незадолго до рассвета костер догорел. Онфим разбудил парней. Охотники направились прочь из чащи. Когда встало солнце, они были уже недалеко от городских ворот. Уже скрипели цепи подъемного моста, стража отворяла высокие дубовые створы. Над валами, частоколами и башнями града Полоцка занимался новый день 973-го года.

Почитали и боялись полочане Радомера. По знатности и силе, учил некогда Ставра отец, мог Радомер потягаться с князьями. Дом знатного мужа возвышался на высоком берегу Полоты, словно второй детинец. Его видели в Полоцке отовсюду. Из узких окон-бойниц верхних комнат главного терема боярин обозревал дворы горожан, вымощенные дубовыми плахами улочки, ведущие к построенной недавно торговой площади, слободу в Заполотье, въездные ворота да крепкие городские стены с валами да башнями.

Никому не было ведомо, что творится на подворье боярина. Высокая бревенчатая загородь окружала его терема, брёвна с заостренными концами зодчие вбили в вал тесно, без единой щели. Ворота никаким тараном не снести. Да сверху ещё и башенка пристроена, с которой двум лучникам ладно держать оборону: луг перед подворьем открыт, словно на ладони, никуда врагу не спрятаться и незаметно не подобраться.

Волен был боярин жаловать и казнить любого, кто попадал в его кабалу. Всяк по-разному становился обязанным сильному. Кого приводили на аркане из набегов, кто прямо из корчмы попадал, проигравшись в зернь, опившись брагой. Кого не миловала стихия, разоряя хозяйство.

Прошлым летом и Боян привел к боярскому престолу сына Ставра. Лесной пожар поднялся с ветром, пожрал в одночасье вместе с дубравой и подворье Бояна. Дотоле промышлял Боян бортничеством, ловлей зверья, добывал мед, воск, меха и мясо. Но огонь уничтожил угодья. Борти испепелил, пчелиные семьи. Был человек зажиточен и независим, вольным был, а стал без кола и двора, гольем перекатным. Семья без пропитания. Всего достояния – рубаха, чтоб срам прикрыть.